Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Советский Союз жив?!

СССР юридически существует
Оказывается, есть такое мнение, что СССР юридически жив. Ведь для того, чтобы его юридически не стало, надо было выполнить процедуры, установленные законом “О порядке решения вопросов, связанных с выходом союзной республики из СССР” (3.04.1990). Решение о выходе союзной республики из СССР считается принятым “посредством референдума, если за него проголосовало не менее двух третей граждан СССР, постоянно проживающих на территории республики к моменту постановки вопроса о её выходе из СССР” (ст.6). Гражданам СССР, проживающим в отделяющейся республике, гарантировалось “право выбора гражданства, места жительства и работы, а выходящая республика компенсирует все издержки, связанные с переселением граждан из пределов республики” (ст.15).

Как известно, ни в одной из союзных республик референдума о выходе из состава Союза СССР проведено не было. Хотя, на сей счёт, он был гарантирован Конституцией СССР. А для РСФСР, УССР, БССР – ещё и Уставом ООН.

Референдумов не заменяют односторонние декларации о независимости РСФСР (12.06.1990), Молдавии (23.06.1990), Украины (16.07.1990), Узбекистана (20.07.1990), Белоруссии (27.07.1990), Туркмении (22.08.1990), Армении (23.08.1990), Таджикистана (24.08.1990), Казахстана (25.10.1990), Грузии (14.11.1990), Киргизии (15.12.1990). А тем более – решение непонятного «Госсовета» об отсечении от СССР и «признании независимости» Литовской, Латвийской и Эстонской союзных республик» (6.09.1991).

Только по результатам референдума можно было лишить 280 млн. человек гражданства СССР с учетом ст. 15 Всеобщей декларации прав человека, ст. 33 Конституции СССР, ст. 20 закона “О гражданстве СССР” (23.05.1990), ст. 5 Декларации прав и свобод человека (5.06.1991) и др.

Подписание в Беловежской пуще 3-стороннего Соглашения о создании СНГ (8.12.1991), в котором было объявлено, что СССР «прекращает свое существование» не соответствовало действовавшему на тот момент законодательству и противоречило воле народа, выраженной на Всесоюзном референдуме 17 марта 1991 г., когда 76,4% советских граждан проголосовали за сохранение СССР. Кроме того, существование межреспубликанского СНГ не отменяет СССР.

Юридически не было прекращено членство Советского Союза в Организации Объединённых Наций. Беловежское соглашение не было должным образом ратифицировано и не представлено в Секретариат ООН, как это положено.

Неприкосновенность и целостность государственной территории СССР была закреплена и до сих пор не отменена в Заключительном акте совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе (1.09.1975): “Государства-участники считают, что их границы могут изменяться, в соответствии с международным правом, мирным путём и по договорённости… Государства-участники рассматривают как нерушимые все границы друг друга, как границы всех государств в Европе… они будут, соответственно, воздерживаться так же от любых требований или действий, направленных на захват и узурпацию части или всей территории любого государства-участника”.

Так что, юридических препятствий для существования и возрождения СССР нет. Тем более и Конституция России, принятая на референдуме, не содержит никаких норм о запрете существования СССР и провозглашает народ единственным источником власти в России. А поскольку этот источник никогда не высказывался за развал СССР, то изложенное мнение никем ещё не опровергнуто.
rublogers.ru/2013/11/01/sssr-yuridicheski-susch...

И еще.

СССР существует де-юре?
Возле памятника Ленину в Днепропетровске прошел немногочисленный митинг создателей общественной организации «Советский центр». Цель нового центра - воссоздание государства СССР. В старых, по всей видимости, границах и с такой же идеологией. Организаторы распространяют заявление Президиума ВС СССР (сохранился, оказывается!), в котором утверждается, что СССР в юридическом смысле существует до сих пор. Приведем некоторые тезисы из этого заявления. Далее – прямая цитата из документа.

«Советский Союз принудительно расчленён в результате мирового заговора антисоветских и антикоммунистических сил. Но юридически Советский Союз существует!

Во-первых, на основании итогов Всесоюзного референдума 17 марта 1991 года, когда, несмотря на оголтелую, противозаконную агитацию и пропаганду, - 76,4% советских граждан высказались «За сохранение СССР»!

Во-вторых, чтобы юридически не стало СССР, надо было выполнить процедуры, установленные законом от 3 апреля 1990 г. «О порядке решения вопросов, связанных с выходом союзной республики из СССР». Как известно, ни в одной из союзных республик референдума о выходе из состава Союза проведено не было. Хотя он был гарантирован Конституцией СССР, а для РСФСР, УССР, БССР – ещё и Уставом ООН!

И только по результатам референдума можно было лишить 280 млн. человек гражданства СССР с учетом ст.15 «Всеобщей декларации прав человека», ст.33 Конституции СССР, ст.20 закона «О гражданстве СССР» (23.05.1990), ст.5 «Декларации прав и свобод человека» (5.06.1991) и соответствующих статей Конституций союзных республик.

Юридически не было прекращено членство Советского Союза в ООН, ибо, если исчезает СССР - страна-учредитель этой международной организации, то исчезает и сама ООН.

Неприкосновенность и целостность государственной территории СССР была закреплена и до сих пор не отменена в «Заключительном акте Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе» (1.09.1975).

Беловежские соглашения были дважды отменены в РФ. Первый раз ельцинским указом № 1400 от 22 сентября 1993, которым упразднялся Верховный Совет России, что автоматически делало незаконными и его решения. Второй раз Беловежские соглашения были аннулированы Госдумой 16 марта 1996.

Таким образом, Советский Союз продолжает существовать де-юре. Явочным порядком вернуть факт существования Советского Союза может только его хозяин - советский народ. Нужна только единая сила и железная воля советских коммунистов и беспартийных, рабочих, крестьян и трудовой интеллигенции – граждан СССР!

Председатель Президиума Верховного Совета СССР А.Г. Козлобаев, Секретарь Президиума Верховного Совета СССР Т.Ф. Изместьева, Москва, 17 марта 2010 года».

От «Горожанина»:

Как это всё комментировать, мы не знаем. Да и не хотим комментировать. У каждого человека есть право иметь собственный взгляд на прошлое, настоящее и будущее той территории, которую он считает своей Родиной. А мы просто даем вам информацию.

Газета ГОРОЖАНИН
gazeta.dp.ua/read/sssr_sushestvuet_de_ure_

Ну что ж, история, как известно, развивается по спирали. Поживем-увидим, куда приведет очередной ее виток...

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Страсти по Анне

XI

Союз Вронского и Анны (окончание)
Вронский. Социальный портрет (окончание).
Как мы можем убедиться, роман Л. Н. Толстого прекраснейшим образом иллюстрирует политико-экономический труд В. И. Ленина.
Левин, отрицающий капитализм, как привнесенное в Россию европейское явление, сам того не замечая, является помещиком, стоящим на пути капиталистического хозяйствования. В своем поместье он пользуется трудом наемных работников, вводит некоторые, пока самые простые, с/х механизмы и машины: веялки, плуги, конные грабли, молотилки, сеноворошилку – свой, помещичий, инвентарь. Между ним и крестьянами уже ведется непрерывная борьба за качество выполняемых работ на помещичьей земле. Как мы знаем, крестьяне работают неохотно, пытаясь обмануть барина (например, случай с покосом заливных лугов, когда вместо условленных 50 возов сена в стогу Левин получил стога только по 30 возов с небольшим в каждом), выполняют порученную работу халтурно, приводя в негодность механизмы и т.д. и т.п. Наивное объяснение Левиным причин такой работы тем, что крестьяне «только стояли за то, чтобы работать спокойно и приятно, то есть так, как они привыкли», разумеется, не отражает истинного положения дел. Налицо – глухое противостояние полусвободных работников и помещика. Кстати, покос тех заливных лугов Левин разделил: часть их убиралась «наймом», т.е. за плату, часть – «из доли» (издольщина), когда покошенное сено делили между мужиками и барином (тот самый пример смешанного вида капиталистической и отработочной системы). Заметим, что разногласия и обман возникли при издольщине.
Не удивительно, что Левину, приходившемуся все время следить за нерадивыми работниками, «хозяйство … стало …не только не интересно, но отвратительно, и он не мог больше им заниматься».

В противоположность Левину Вронский, как ни странно, занимался своим поместьем с гораздо большей охотой, находя время и на труд, и на отдых, и на строительство больницы.
У него не было таких проблем с работниками, правда, и дела Вронский вел с ними гораздо жестче. «…он сделался расчетливый, прекрасный хозяин, он даже скуп в хозяйстве. Мужики у него просили уступить им дешевле луга, кажется, а он отказал», – говорит о Вронском Анна.
Крупный землевладелец Вронский покупает за границей самые современные с/х машины, образцы которых показываются на выставках. Так, на его полях во время уборки урожая и сенокоса работают жатвенные машины, заменяющие ручной труд крестьян, убирающих хлеба серпами, или косящих травы на лугах. (В российских деревнях жатки появились лишь в конце XIX - начале XX века. До революции жатки были не везде. Например, в 1914 году женщины со своими серпами отправлялись по Волге жать яровое ради небольшого заработка.)

У Вронского – машины, у Левина – самые простые механизмы, вроде «топчака» – примитивного конного привода (1).
Левин решает «спустить» уровень своего хозяйства, т.е. отказаться от всякого рода машин и сложных механизмов и вернуться к примитивным, привычным крестьянам, орудиям труда и способам земледелия.
Вронский, напротив, в своем имении внедряет самые современные машины, повышая уровень своего хозяйства и производительность труда.
Левин пытается встать вровень со своими наемными работниками, организовать объединение в виде артели для совместного труда с участием в общих доходах и общей ответственностью на основе круговой поруки.
Вронский не скрывает того, что он – хозяин, и использует в работе наемную рабочую силу в виде служащих и работников.
Левин – помещик с патриархальными взглядами на ведение хозяйства, склоняющийся к общинному землевладению, Вронский – крупный землевладелец капиталистического склада.
По сути, Левин (как, частично, и сам Толстой) стоял на позициях народничества. Как и у народников, у него была вера в самобытный путь развития России, в огромный социальный и экономический потенциал крестьянской поземельной общины. Их объединяло и неприятие капиталистических отношений, которые, как считали народники, Левин и сам писатель, в России насаждались искусственно.

Тем не менее, как мы видим, и Левин, и Вронский, каждый своим путем и со своей скоростью, шли по пути капитализма.

Толстой не скрывает своего негативного отношения к земельному магнату Вронскому. Ему не нравится, что этот дворянин из «нового поколения» открыто стоит на пути капитализации своего хозяйства, следуя европейским и американским образцам (как поклонник славянофильства Толстой не приемлет развития России по «западному» варианту). Писатель сурово обличает «истинные» мотивы такого хозяйствования – честолюбие и тщеславие Вронского: «Роль, которую он избрал, роль богатого землевладельца, из каких должно состоять ядро русской аристократии, не только пришлась ему вполне по вкусу, но теперь, после того как он прожил так полгода, доставляла ему все возрастающее удовольствие», «Он выслушивал управляющего, расспрашивал и соглашался с ним, только когда выписываемое или устраиваемое было самое новое, в России еще неизвестное, могущее возбудить удивление». Даже больницу, оборудованную по последнему слову науки и техники, он строит, исходя из тех же побуждений: «Мужики у него просили уступить им дешевле луга, кажется, а он отказал, и я упрекнула его в скупости. …он начал эту больницу, чтобы показать, понимаешь, как он не скуп», – говорит Анна. И далее, объясняя свой выбор строительства больницы, а не школы, Вронский роняет: «C'est devenu tellement commun, les écoles (Школы стали слишком обычным делом (франц.))».
[Хотя, понятно, что эта больница, построенная полностью на средства Вронского, уже необходима для лечения не просто больных, а в том числе и травмированных в результате работы со сложными машинами сельскохозяйственных рабочих (см. главу XI Союз Вронского и Анны (продолжение)
Историческая справка. «Развитие капитализма в России» (1896-1899) В. И. Ленин).]

В отличие от Левина Вронский серьезно относится и к земствам, и к своей общественной деятельности (он был избран почетным мировым судьей), и к губернским выборам. Но и тут Толстой видит только честолюбие, тщеславие и спортивный азарт: «Самые выборы так заманили его [Вронского – прим. моё], что, если он будет женат к будущему трехлетию, он и сам подумывал баллотироваться, — вроде того, как после выигрыша приза чрез жокея ему захотелось скакать самому».
Писатель как будто забыл, что несколько ранее он намного точнее подметил настоящую причину вхождения буржуа в эти низовые структуры: «К несчастию, не понимают того значения, которое должны иметь в государстве крупные землевладельцы», – говорит Вронский. Постепенное вхождение промышленников и крупных землевладельцев во власть, замена ими правящего сословного дворянства, установление, таким образом, своего, нового, буржуазного правления – вот конечная цель таких Вронских.
Как потомственный родовитый дворянин Толстой допустить этого не может.

К тщеславию и честолюбию Вронского Толстой добавляет его разбросанность и поверхностное отношение к выбранным обязанностям. Автор словами Анны укоряет Вронского и Свияжского: «Я боюсь, что в последнее время у нас слишком много этих общественных обязанностей. Как прежде чиновников было так много, что для всякого дела нужен был чиновник, так теперь все общественные деятели. Алексей теперь здесь шесть месяцев, и он уж член, кажется, пяти или шести разных общественных учреждений — попечительство, судья, гласный, присяжный, конской что-то. Du train que cela va все время уйдет на это. И я боюсь, что при таком множестве этих дел это только форма. Вы скольких мест член, Николай Иваныч? — обратилась она к Свияжскому. — Кажется, больше двадцати?
Анна говорила шутливо, но в тоне ее чувствовалось раздражение».

Нетерпимость патриархального дворянина и аристократа Толстого к новому поколению обуржуазившихся дворян, принимающих капитализм и врастающих в него, вылилась в неприятие одного из главных героев своего романа. Вронского не спасла любовь к Анне, его готовность официально жениться на ней, желание иметь полноценную семью с детьми. Его не спасло и то, что он не был промышленником или банкиром, а занимался сельским хозяйством, так любимым Толстым. На Вронском – не «истинном» аристократе, соблазнителе, разбившем крепкую семью, молодом капиталисте – был поставлен крест. Он так и не оправился от самоубийства Анны (хотя в романе неоднократно говорится об охлаждении Вронского к любовнице при ее жизни, и, казалось бы, он должен был легче переживать ее смерть) и со своим эскадроном, собранным за его счет, идет на сербо-турецкую войну, готовый погибнуть в боях.

Как мы знаем, сам Толстой с неодобрением относился к этой войне и участию русских добровольцев в ней (см. главу VIII Семья Левиных (продолжение) Левин (продолжение). Сербо-турецкая война.). Война для Толстого – это «есть такое животное, жестокое, ужасное дело», это, в первую очередь, убийство, в котором христианин по своей воле не должен участвовать. Вот почему добровольцев он описывает весьма нелицеприятно: один из них «был богатый московский купец, промотавший большое состояние до двадцати двух лет. …был изнежен, избалован и слаб здоровьем; он, очевидно, был уверен, в особенности теперь, выпив, что он совершает геройский поступок, и хвастался самым неприятным образом», другой «был и на железной дороге, и управляющим, и сам заводил фабрики, и говорил обо всем, без всякой надобности и невпопад употребляя ученые слова», третий – «пьяница и вор, которого никто уже не брал в работники», собирался на войну и проигравшийся Яшвин, приятель Вронского. В общем, говоря словами Левина-Толстого, «…в восьмидесятимиллионном народе всегда найдутся не сотни, как теперь, а десятки тысяч людей, потерявших общественное положение, бесшабашных людей, которые всегда готовы — в шайку Пугачева, в Хиву, в Сербию...».
В этой компании опустившихся авантюристов и находится Вронский – дворянин, полковник в отставке, – что, разумеется, должно принизить его образ.

*

Унизительна и недостойна смерть Анны, унизителен и недостоин, в глазах Толстого, и выбор Вронского – уход на сербскую войну.
Обратим внимание на то, что провожает его только мать, рядом с ним нет многочисленных друзей, приятелей, сослуживцев, коллег по земским и общественным учреждениям; высший петербургский свет не одобряет поступка Алексея Кирилловича.
Как и Анну, Толстой вычеркивает Вронского из людской памяти, из памяти их детей: Сереже уже давно сказали, что его мать умерла, и он постепенно ее забывает, Ани растет без родительского участия, и не будет помнить ни отца, ни мать.
Спустя каких-то пару месяцев Анну уже почти не помнит родной брат. Как о ней, так и о Вронском никто не убивается (только мать Вронского переживает за своего сына). Ни об Анне, ни о Вронском никто не вспоминает и не говорит после их уходов, будто этих людей и не было вовсе.
Забвение всеми, даже близкими, – вот самое страшное наказание для этих изгоев, наложенное Толстым.

Недаром писатель увлекался восточными религиями и философией. Видимо, в них он нашел такую кару.
Древние египтяне полагали, что нет страшнее наказания, чем наказание забвением. Они стирали имя и изображение отступника, где только могли. Стирание имени уже считалось достаточным наказанием, таким образом, душе изгоя отказывали в праве на молитвы его потомков. После смерти он становился безымянным изгнанником, бродящим неузнанным и беспомощным по обширному подземному миру.
Древние греки, как широко известно, помимо казни Герострата решили предать забвению даже его имя – это должно было стать его высшей мерой наказания.
Эстафету подхватили римляне. В Древнем Риме к государственным преступникам применялось особое посмертное наказание — проклятие памяти. Любые материальные свидетельства о существовании преступника — статуи, настенные и надгробные надписи, упоминания в законах и летописях — подлежали уничтожению, чтобы стереть память об умершем. Могли быть уничтожены и все члены семьи преступника.
В мировых религиях эту высшую меру приводят в исполнение Боги. Так, в Коране читаем: «Они предали забвению Аллаха, и Он предал их забвению» (Ат-Тауба, 67), что означает: когда Аллах предаёт забвению грешников и нечестивцев, Он отворачивается от них, предоставляет их самим себе, перестаёт заботиться о них.
В христианстве отступники подвергаются анафеме. Иоанн Златоуст в 16-ой Беседе на Послание апостола Павла к Римлянам на вопрос «Что такое анафема?» отвечает — «анафема, то есть да будет отлучен от всех и будет чужим для всех». Стало быть, анафема сродни преданию забвению отступника другими людьми.

Итак, и Бог, и люди отвернулись от любовников, они будут забыты даже собственными детьми, т.е. будущего у героев романа нет – поистине страшная месть писателя Анне и Вронскому за то, что они хотели открыто жить по любви и строить свою судьбу, не оглядываясь на лицемерные общественные правила приличия. И кроме этого, Толстой – певец патриархальности – в лице четы Вронских проклял и вычеркнул из жизни общества своих оппонентов – представителей зарождающегося капиталистического строя.
_____________________________________________________
(1) «Во время молотьбы Левин смотрит на “лошадь, переступающую по двигающемуся из-под нее наклонному колесу”. Из этих слов видно, что двигателем молотилки была устаревшая в настоящее время машина, так называемый топчак. Лошади, топчась по досчатому колесу, приводили его в движение, передававшееся по трансмиссиям молотильному барабану. Топчак был во время оно и в Ясной Поляне» (из воспоминаний С. Л. Толстого).

***

@темы: история, другой взгляд на, разговоры, споры, обсуждения, литература, Страсти по Анне

---

Страсти по Анне

XI

Союз Вронского и Анны (продолжение)
Историческая справка
В годы написания романа (1870-е гг.) в пореформенной деревне шло развитие капитализма, вытесняющего полуфеодальные приемы товарного производства сельскохозяйственной продукции.

В новых условиях помещики были вынуждены перестраивать способы ведения собственного хозяйства. Однако перестройка эта шла, особенно в первые пореформенные годы, весьма медленно. Отсутствие средств, инвентаря, опыта препятствовали созданию капиталистических хозяйств. В условиях, при которых хозяйственные связи крестьянских и помещичьих хозяйств не были разорваны (крестьяне вынуждены были договариваться об условиях пользования отрезками, платить оброчные повинности, земли крестьян и помещиков находились в чересполосном владении), возникла так называемая отработочная система, которая на протяжении длительного времени существовала параллельно с капиталистической, а то и вместе с ней (в смешанном виде).
Сущность отработочной системы состояла в том, что крестьяне за взятые у помещика в аренду пахотные земли и другие угодья обрабатывали помещичью землю своим инвентарем. Как и при крепостном праве, крестьянин обрабатывал поле помещика за то, что тот предоставлял ему землю, однако это был уже свободный крестьянин, вступавший в договорные отношения с помещиком, т. е. действовали уже рыночные условия спроса и предложения. Но помещик, пользуясь своим фактически монопольным положением земельного собственника, мог диктовать крестьянину любые условия, поэтому отработочная система приобретала кабальный характер.

В капиталистических хозяйствах наемные рабочие пользовались инвентарем помещика. Отработочная система, из-за невысокой производительности труда экономически незаинтересованного работника, не могла долго конкурировать с капиталистическими формами организации хозяйства. Постепенно к 80-м годам XIX в. ее начинают вытеснять другие более прогрессивные формы.

*

В своей работе «Развитие капитализма в России» (1896-1899) В. И. Ленин подробнейшим образом рассматривает этот процесс. Он отмечает, что «отработочная система хозяйства и неразрывно связанное с ней патриархальное крестьянское хозяйство, по самой своей природе, основаны на рутинной технике, на сохранении старинных способов производств.
Во внутреннем строе этого хозяйственного режима нет никаких импульсов к преобразованию техники; напротив, замкнутость и изолированность хозяйства, нищета и приниженность зависимого крестьянства исключают возможность введения усовершенствований.
…
Когда помещик заводит машину или улучшенное орудие, он заменяет инвентарь крестьянина (работавшего на него) своим инвентарем; он переходит, следовательно, от отработочной системы хозяйства к капиталистической. Распространение сельскохозяйственных машин означает вытеснение отработков капитализмом.
…
Обзаведение помещичьего хозяйства собственным инвентарем ведет неизбежно к подрыву среднего крестьянства, снискивающего себе средства к жизни посредством отработков. Мы уже видели, что отработки это — специфический "промысел" именно среднего крестьянства, инвентарь которого является, следовательно, составной частью не только крестьянского, но и помещичьего хозяйства. Поэтому распространение с.-х. машин и улучшенных орудий и экспроприация крестьянства, это — явления, неразрывно связанные друг с другом.
…
Машины в громадной степени повышают производительность труда в земледелии, которое до современной эпохи оставалось почти совершенно в стороне от хода общественного развития.
…
Далее, машины ведут к концентрации производства и к применению капиталистической кооперации в земледелии. Введение машин, с одной стороны, требует значительных размеров капитала и потому доступно только крупным хозяевам; с другой стороны, машина окупается только при громадном количестве обрабатываемого продукта; расширение производства становится необходимостью при введении машин. Распространение жатвенных машин, паровых молотилок и пр. указывает поэтому на концентрацию земледельческого производства,…
…
Из изложенного выше об экономике крестьянского и помещичьего земледелия вытекают следующие положения: с одной стороны, именно капитализм является фактором, вызывающим и расширяющим употребление машин в сельском хозяйстве; с другой стороны, применение машин к земледелию носит капиталистический характер, т. е. ведет к образованию капиталистических отношений и к дальнейшему развитию их.
…
Концентрация производства неразрывно связана с широкой кооперацией рабочих в хозяйстве.
…
…капитализм, разложив общину на противоположные по своим интересам экономические группы, создал крупные хозяйства, основанные на широкой кооперации наемных рабочих.
…
Таким образом, пока наши народники толковали о том, что "община" "могла бы легко" ввести кооперацию в земледелие, — жизнь шла своим чередом, и капитализм, разложив общину на противоположные по своим интересам экономические группы, создал крупные хозяйства, основанные на широкой кооперации наемных рабочих.
…
В местностях с наиболее развитым земледельческим капитализмом этот процесс введения наемного труда наряду с введением машин перекрещивается другим процессом, именно: вытеснением наемных рабочих машиной.
…
Капиталистически употребляемая машина создает и здесь (как и везде) громадный импульс к удлинению рабочего дня. Появляется и в земледелии невиданная раньше работа ночью. "В годы урожайные... работы в некоторых экономиях и во многих крестьянских хозяйствах производятся даже и по ночам" (Тезяков, 1. с., 126), при искусственном освещении — факелами. Наконец, систематическое употребление машин ведет за собой травматизм сельскохозяйственных рабочих; работа девушек и детей при машинах ведет, естественно, к особенному обилию повреждений. Земские больницы и лечебницы Херсонской, например, губернии наполняются во время сезона сельскохозяйственных работ "почти исключительно травматическими больными", являясь "своего рода полевыми лазаретами для постоянно выбывающих из строя огромной армии сельскохозяйственных рабочих жертв беспощадной разрушительной деятельности сельскохозяйственных машин и орудий" (ibid., 126). Создается уже специальная медицинская литература о повреждениях, причиненных сельскохозяйственными машинами. Являются предложения об издании обязательных постановлений относительно употребления сельскохозяйственных машин (ibid.). Крупная машинная индустрия и в земледелии, как и в промышленности, с железной силой выдвигает требования общественного контроля и регулирования производства».

В этом труде объясняются и причины плохой, некачественной работы наемных работников на помещичьей земле: «Только многие годы рабства, крепостной работы на барина, могли выработать такое “хладнокровие” (только кажущееся), с которым земледелец оставляет под дождем свой хлеб, чтобы ехать возить чужие снопы (ibid., 429). Без той или иной формы прикрепления населения к месту жительства, к "общине", без известной гражданской неполноправности, отработки, как система, были бы невозможны. Само собою разумеется, что неизбежным следствием описанных черт отработочной системы является низкая производительность труда: приемы хозяйства, основанного на отработках, могут быть только самые рутинные; труд закабаленного крестьянина не может не приближаться по своему качеству к труду крепостному».

*

Россия оставалась страной крупнейшего в мире помещичьего землевладения. По данным земельной переписи 1877 г., в руках дворян находилось 73 млн. десятин - более трех четвертей всей частновладельческой земли; большая и лучшая часть этой земли была собственностью немногочисленной группы владельцев крупных имений (латифундий). Около 30 млн. десятин земли принадлежало всего лишь одной тысяче земельных магнатов.
Даже в латифундиях кабальная аренда и отработки на большей части земли нередко сочетались с устройством на остальной земле «рационального», предпринимательского хозяйства. Помещики открывали в своих имениях винокуренные и сахарные заводы, приобретали усовершенствованные машины, прибегали к найму батраков.

***

@темы: история, другой взгляд на, разговоры, споры, обсуждения, литература, Страсти по Анне

---

Страсти по Анне

XI

Союз Вронского и Анны (продолжение)
Вронский. Социальный портрет.
Как я уже упоминала, Вронский отчетливо противопоставляется Левину. Мы увидели, что в начале романа он, в отличие от Левина, представлен Толстым как не семейный, непорядочный, пустой светский человек, правда, не лишенный некоторых благородных, романтических черт.
Левин очень резко отзывается о Вронском и его семье: «Ты считаешь Вронского аристократом, но я нет. Человек, отец которого вылез из ничего пронырством, мать которого бог знает с кем не была в связи... Нет, уж извини, но я считаю аристократом себя и людей, подобных мне, которые в прошедшем могут указать на три-четыре честные поколения семей, находившихся на высшей степени образования (дарованье и ум - это другое дело), и которые никогда ни перед кем не подличали, никогда ни в ком не нуждались, как жили мой отец, мой дед», – говорит он Облонскому. Итак, в подлинном аристократизме Толстой Вронскому отказывает.

К середине произведения отношение автора к Вронскому несколько меняется, и даже прорываются вполне положительные суждения о нем. Более того, при всех различиях Вронского и Левина, Толстой находит в них что-то общее. Недаром, Кити была влюблена во Вронского, а Анне очень понравился Левин, и, «несмотря на резкое различие, с точки зрения мужчины, между Вронским и Левиным, она [Анна – прим. моё], как женщина, видела в них то самое общее, за что и Кити полюбила и Вронского и Левина». Так же Вронскому было приятно общество Кити, а Левин очаровался Анной.
Общим у всех этих персонажей, несомненно, была их искренность, нетерпимость к любого рода фальши, готовность пойти наперекор установленным светским правилам, если они не соответствовали жизненным принципам героев, это были люди деятельные, развивающиеся, с активной жизненной позицией.
Как я отмечала, эти семейные пары – Левин и Кити, Вронский и Анна, – провозглашавшие новые взаимоотношения между супругами, заочно соперничали друг с другом (см. главу XI Союз Вронского и Анны (продолжение). Л. Толстой vs союза Анны и Вронского).
Знаем мы и то, что симпатии Толстого были не на стороне Вронского и Анны.

Вронский и Левин соперничают между собой не только на личностном и семейном фронтах. Главное их поле боя – экономическая и социальная сферы.
Дворянин и «истинный» аристократ Левин, сам трудящийся на своей земле, в отношениях с крестьянами и способах хозяйствования на земле, в основном, придерживается старых, патриархальных установок с некоторыми нововведениями; Вронский же – представитель крупного помещичьего землевладения, внедряющий в свое хозяйство капиталистические методы управления.
Как вел свое хозяйство Левин я подробно разбирала в главе VIII (Семья Левиных (продолжение). Левин (продолжение). Левин-помещик.). Мы помним, что в результате не очень удачного опыта хозяйствования Левин решил «спустить» его уровень, т.е. отказаться от сложных машин и механизмов, перейти к более примитивным методам ведения хозяйства и попытаться поднять заинтересованность крестьян в конечном результате совместной работы. Увы, попытки создания артели на паях между помещиком Левиным и наемными работниками ни к чему не привели, что подвигло Левина к идее стать ближе к народу: «еще больше работать и еще меньше… позволять себе роскоши» (такая идея в дальнейшем привела самого Толстого к «опрощению»). Но при этом от права быть помещиком Левин не отказывается.

Вронский, закончив военную карьеру и выйдя в отставку, также занялся сельским хозяйством. Его имение было гораздо богаче левинского, да и капитала у Вронского было больше, но не только это определило его успех. Как я уже отмечала, Вронский оказался крепким, расчетливым хозяйственником, уверенно ведущим свое дело. Толстой не описывает его хозяйствование так подробно, как хозяйствование Левина, но отмечает, что Вронский не чурается современных (по тому времени) сельскохозяйственных машин, которые он выписывает из-за границы, а также привлекает к работе иностранных и отечественных хороших специалистов (управляющий-немец «очень хороший и знает свое дело», архитектор и др.).
Все наемные специалисты и служащие живут в хороших условиях, на что обращает внимание Долли: «Это что же эти все строения?... Точно городок. … Как их много!», указывает она на «красные и зеленые крыши, видневшиеся из-за зелени живых изгородей, акации и сирени».
«— Это дома служащих, завод, конюшни», – поясняет Анна.

Развитое хозяйство Вронского включало в себя полеводство и животноводство (коров Вронский выписывал из Швейцарии), в том числе и коневодство. Он занимался продажей леса, хлеба, шерсти, сдавал земли в аренду и т.д. Хозяйство было поставлено на широкую ногу, но при этом, вкладывая в него большие капиталы, Вронский был очень рачителен и денег на ветер не бросал, а потому доходы его неуклонно росли. Кроме того, все свои дела он вел по-новому, по капиталистически: привлекая специалистов, быстро принимая решения, решая вопросы, не откладывая в долгий ящик, вникая во все детали:
«— С его сиятельством работать хорошо, — сказал с улыбкой архитектор (он был с сознанием своего достоинства, почтительный и спокойный человек). — Не то что иметь дело с губернскими властями. Где бы стопу бумаги исписали, я графу доложу, потолкуем, и в трех словах.
— Американские приемы, — сказал Свияжский, улыбаясь.
— Да-с, там воздвигаются здания рационально…» (из разговора о быстром строительстве больницы).

У патриархальных небогатых помещиков, ведущих свое хозяйство по-старинке, такой размах вызывал непонимание и осуждение. В разговоре с Левиным один из таких помещиков усмехается: «…вот хоть бы наш приятель Николай Иваныч или теперь граф Вронский поселился, те хотят промышленность агрономическую вести; но это до сих пор, кроме как капитал убить, ни к чему не ведет» (выделено мной). Время показало, как он глубоко заблуждался.
А «агрономическая промышленность», т.е. капитализация сельского хозяйства, стараниями таких Вронских постепенно набирала обороты.
Видел это либерал Свияжский: «…мы не умеем вести хозяйство и что, напротив, то хозяйство, которое мы вели при крепостном праве, не то что слишком высоко, а слишком низко. У нас нет ни машин, ни рабочего скота хорошего, ни управления настоящего, ни считать мы не умеем… Нам выше надо поднимать хозяйство».
Более того, сами крестьяне просят Левина вместо барской причуды – артели на паях – перейти к сдаче им земли за денежную плату, т.е. ввести капиталистическую аренду: «…мужики…, хотя и условились вести это дело на новых основаниях, называли эту землю не общею, а испольною, и не раз и мужики этой артели и сам Резунов говорили Левину: “Получили бы денежки за землю, и вам покойнее и нам бы развяза”» (выделено мной). Один такой предприимчивый крестьянин-пайщик, как мы помним, даже пытался сдать свою долю в аренду другим мужикам. Крестьянам-середнякам была выгодна капиталистическая аренда земли.

***

@темы: история, другой взгляд на, разговоры, споры, обсуждения, литература, Страсти по Анне

---

Страсти по Анне

XI

Союз Вронского и Анны (продолжение)
Вронский. Личностная характеристика (окончание)
В Москве разворачивается настоящая драма Анны с ее болезненной ревностью, истериками, чуть ли не каждодневными ссорами с любовником.
Толстой, придерживаясь своих первоначальных планов, подводит пару к трагической концовке. На первый взгляд, ревность Анны обоснована: Вронский все чаще отсутствует дома, появляясь в обществе без Анны и приятно проводя время; он возвращается к своим холостяцким привычкам и приятелям; восстанавливает деловые отношения с матерью, которая упорно сводит его с молодой княжной Сорокиной, занимается земскими делами. И хотя Вронский постоянно говорит Анне о своей любви и отрицает какие-либо связи с другими женщинами, она ему не верит. Кроме того, как я уже упоминала, между этими сильными личностями идет борьба за лидерство в паре, борьба Вронского за свою мужскую независимость, за право заниматься общественной деятельностью, иметь свои увлечения.

Недовольство Анны земской деятельностью Вронского началось еще в Воздвиженском, оно прорвалось за обедом, на котором присутствовала Долли: «Я боюсь, что в последнее время у нас слишком много этих общественных обязанностей. … Алексей теперь здесь шесть месяцев, и он уж член, кажется, пяти или шести разных общественных учреждений — попечительство, судья, гласный, присяжный, конской что-то. … И я боюсь, что при таком множестве этих дел это только форма. ... Анна говорила шутливо, но в тоне ее чувствовалось раздражение». И когда Вронский уезжал на неделю на земские выборы, Анна опять переживала, ревновала его к его делам, придумывала предлоги, чтобы побыстрее вернуть его в имение.
В свою очередь, Вронский не понимает и не принимает занятий и увлечений Анны, из-за чего между ними вспыхивают очередные ссоры.
Еще раз повторюсь, что мне это кажется абсолютно нелогичным после показа Толстым реалистичных картин любви, единства и совместной деятельности возлюбленных, после признания Вронским Анны равноправным партнером, развитой, разносторонней личностью.

В Москве же Анна, по версии Толстого-моралиста, упорно хочет заменить собой все интересы и дела Вронского, подмять любовника под себя. Теперь все ее мысли и разговоры сводятся лишь к их любви и его «изменам». Поведение Анны и отношения между любовниками разительно отличаются от того, что было между ними ранее. Из спокойной, счастливой женщины, живущей полноценной жизнью, она превращается в ревнивую истеричную фурию, отравляя жизнь и себе и Вронскому. Толстой добросовестно выполняет пункт своего плана – показать, что сожителей связывает только плотская безрадостная и бесплодная любовь .
«Мрачная, тяжелая» любовь Анны гнетет Вронского. Ухудшение ситуации идет стремительно, но внятного объяснения причин этого процесса и столь резкой перемены характера героини Толстой не дает. Складывается впечатление, что писатель просто хочет довести действо до задуманного конца. С этой задачей он справляется очень быстро. Анна неожиданно бросается под поезд, а спустя всего два месяца о ней никто (кроме Вронского и его матери) не вспоминает, как будто человека и не было! Жизнь идет своим чередом, и даже брат Анны, Стива, «уже вполне забыл свои отчаянные рыдания над трупом сестры».
Забвение – вот наказание Анны от людей, некогда окружавших ее.

Воспоминания об Анне у Вронского и у его матери самые тяжелые. Графиня Вронская говорит о ней, естественно, в негативном ключе, обвиняя Каренину во всех несчастьях своего сына. Она подводит итог трагической судьбы отступницы: «… она кончила, как и должна была кончить такая женщина. Даже смерть она выбрала подлую, низкую. … самая смерть ее — смерть гадкой женщины без религии. Прости меня бог, но я не могу не ненавидеть память ее, глядя на погибель сына».
Вронский же «старался вспомнить ее такою, какою она была тогда, когда он в первый раз встретил ее тоже на станции, таинственною, прелестной, любящею, ищущею и дающею счастье, а не жестоко-мстительною, какою она вспоминалась ему в последнюю минуту. Он старался вспоминать лучшие минуты с нею, но эти минуты были навсегда отравлены. Он помнил ее только торжествующую, свершившуюся угрозу никому не нужного, но неизгладимого раскаяния».

По воле Толстого разбивается и жизнь Вронского, соблазнителя и любовника Анны, связанного с ней сильнейшими узами «преступной» любви. Шесть недель после смерти Анны он ни с кем не разговаривал, никого не хотел видеть, родные боялись, что он покончит с собой. В этой депрессии он отдал свою дочь Каренину, что мучает Вронского так же сильно, как и воспоминания об Анне.
Вронский отправляется на сербо-турецкую войну, уже морально готовый к своей гибели:
«…жизнь для меня ничего не стоит. … Я рад тому, что есть за что отдать мою жизнь, которая мне не то что не нужна, но постыла. Кому-нибудь пригодится… Да, как орудие, я могу годиться на что-нибудь. Но, как человек, я — развалина».

В романе Толстого Анна совершила самоубийство – самый страшный грех по православному христианству, т.к. это убийство, в котором уже нельзя раскаяться. К нему приводит грех духовного падения, безбожной и неправедной жизни, считает Христианская Церковь. И этот самый страшный грех Анны Толстой усугубил тем, что представил ее виновной в развале жизней близких ей людей: Каренина и Вронского и оставлении сиротами своих детей. Косвенно ее смерть задела чувства матери Вронского, переживающей за сына, и родных самой Анны.
Выбор такой концовки истории Анны – это приговор Толстого своей героине за ее адюльтер, за попытку жить с любимым человеком, самой распоряжаться своей жизнью, жесточайший приговор непрощения ни близкими людьми, ни обществом, ни Церковью.

Кстати, надо заметить, что вынесение приговора за жизненные грехи Анны самим писателем противоречит цитате из Библии, поставленной им в эпиграф произведения: «Мне отмщение, и Аз воздам» (перевод: На мне лежит отмщение, и оно придет от меня, говорит Господь (в смысле: отмщение не для человеческого суда)).
Несколько позже, в другой работе, Толстой напишет: «Много худого люди делают сами себе и друг другу только оттого, что слабые, грешные люди взяли на себя право наказывать других людей. “Мне отмщение, и Аз воздам”. Наказывает только бог и то только через самого человека». Негоже было Толстому подменять собой Господа Бога в наказании бедной Анны.

@темы: история, другой взгляд на, разговоры, споры, обсуждения, литература, Страсти по Анне

---

Страсти по Анне

XI

Союз Вронского и Анны (продолжение)
Вронский. Личностная характеристика (продолжение).
Далее на некоторое время Толстой-моралист уступает место Толстому-реалисту, показывающему счастливую и спокойную жизнь любовников в Италии. Правда, и здесь писатель говорит о том, что невозможность следовать холостяцким привычкам несколько выбивает Вронского из колеи, что он не был абсолютно счастлив: «Он скоро почувствовал, что осуществление его желания доставило ему только песчинку из той горы счастия, которой он ожидал». Чтобы чем-нибудь себя занять, Вронский начал интересоваться живописью и даже писать портрет Анны, что выходило вполне неплохо, правда, скоро он остыл, и картина осталась незаконченной. Но эти выпады Толстого-моралиста меркнут перед картиной любви, взаимопонимания и единства взглядов Анны и Вронского (вспомнить хотя бы сцены общения с Голенищевым, посещения мастерской художника Михайлова).

По возвращении в Петербург Вронский решает заняться разделом с братом, а Анна хочет увидеть сына. И хотя из правил приличия они живут раздельно, правда, в одной гостинице, Вронский сразу же объявляет своей семье, что Анна – его жена, и требует к ней соответствующего отношения. Он решительно настроен на развод Анны с Карениным, пытается ввести ее в петербургский свет.
Увы, здесь пара наталкивается на невидимую стену. Анну нигде не принимают, в том числе и в семье брата Вронского. При этом двери великосветского общества для самого Алексея Кирилловича открыты. Самое же неприятное здесь то, что даже развратные замужние светские львицы, имеющие любовников, о которых знают все (та же Бетси), упрекают Анну за ее открытую связь с любовником и прямо говорят о необходимости ее развода с мужем и оформления отношений с Вронским. (Поддерживая осуждение общественным мнением аморальной связи Анны и Вронского, волей-неволей, Толстой становится на сторону описанного им лицемерного петербургского света.)
Апофеозом ханжества и жестокости высшего света по отношению к Анне явилась известная сцена в театре. К чести Вронского надо заметить, что он пытался ее предотвратить и отговорить Анну ехать в театр, понимая, чем все может закончиться.

Не складывались отношения Вронского и с сыном Анны. В самом начале преступной любовной связи, когда Вронский еще был вхож в дом Карениных и видел там Сережу, мальчик вызывал в нем негативные чувства: «Мальчик этот чаще всех других был помехой их отношений. … Присутствие этого ребенка всегда и неизменно вызывало во Вронском то странное чувство беспричинного омерзения, которое он испытывал последнее время…». Анна, чувствуя эту неприязнь, не выказывала любимому свои чувства к сыну, и не говорила с Вронским на эту тему.
Скрыла она и свое свидание с Сережей.
Собственно, этими не сложившимися отношениями Вронского с Сережей, Толстой-моралист еще раз подчеркивает неправильность пути, выбранного любовниками, сравнивая его с отклонением от верного курса в мореплавании. Сережа же в этой метафоре был компасом, «который показывал им степень их отклонения от того, что они знали, но не хотели знать».

Наконец, на следующий день после сцены в театре Анна и Вронский уехали в Воздвиженское – имение Алексея Кирилловича. О жизни в Воздвиженском я уже писала в главе XI Союз Вронского и Анны (продолжение) (главки: Л. Толстой vs союза Анны и Вронского, Л. Толстой vs союза Анны и Вронского (продолжение), Анна. Морфин. (продолжение)).
О том, каким хозяином был Вронский и о его общественной деятельности мы поговорим попозже, когда будем рассматривать его социальный портрет.

В Воздвиженском полностью проявились личностные качества графа Вронского и его истинное отношение к Анне. Алексей Кириллович предстает здесь не великосветским щеголем и циничным прожигателем жизни с красивой любовницей, а рачительным хозяином, желающим семейного счастья со своей избранницей, человеком, думающим о своих наследниках, которые продолжат его династию и его дело. Он прекрасно понимает тяжесть существования Анны, отлученной от привычного общества и стиля жизни, понимает, что причиной этого является он сам. Решением же всех возникших проблем является развод Анны с мужем.
«Мы соединены самыми святыми для нас узами любви. У нас есть ребенок, у нас могут быть еще дети. … Моя дочь по закону — не моя дочь, а Каренина. Я не хочу этого обмана! ... И завтра родится сын, мой сын, и он по закону — Каренин, он не наследник ни моего имени, ни моего состояния, и как бы мы счастливы ни были в семье и сколько бы у нас ни было детей, между мною и ими нет связи. Они Каренины. … Главное же то, что, работая, необходимо иметь убеждение, что дело мое не умрет со мною, что у меня будут наследники, — а этого у меня нет. … Даже для того, чтобы просить государя об усыновлении [речь идет о будущих сыновьях – прим. моё], необходим развод. А это зависит от Анны. Муж ее согласен был на развод — тогда ваш муж совсем было устроил это…. Помогите мне уговорить ее писать ему и требовать развода!» - просит он Долли.

Как мы видим, намерения у Вронского самые серьезные. Видно и то, что он ведет себя как муж и отец, полностью ответственный и за жену и за детей, что вполне укладывается в представления Толстого о семье.
Анна говорит Долли буквально то же самое, что и Вронский: «Подумай, кто будут мои дети? Несчастные дети, которые будут носить чужое имя. По самому своему рождению они будут поставлены в необходимость стыдиться матери, отца, своего рождения». И тут же отказывается от развода, мотивируя тем, что ей не отдадут Сережу!
Наконец, после долгих проволочек письмо было написано. Вронский и Анна едут в Москву, где селятся уже семейно и ждут ответа Каренина.

Казалось бы, все карты в руках у Вронского и Анны: они уже давно живут вместе совершенно открыто, Каренин живет отдельной жизнью, найдя себе друга и покровителя – влюбленную в него графиню Лидию Ивановну. Анна уже не просит вернуть ей сына, оставляя этот вопрос на рассмотрение мужа, даже о материальном содержании нелюбимой жены мужу не надо волноваться – Вронский богат, и пара ни в чем не нуждается.
Но снова, когда история Анны и Вронского идет к благополучному исходу, Толстой-моралист не спешит ее завершать – Каренин в разводе отказывает!
Толстой не нашел объяснения очередному отказу, сославшись лишь на покорность Каренина графине Лидии Ивановне и «откровению» французского медиума. Стороннему читателю этот отказ совершенно непонятен, но зная толстовскую моралистическую конечную цель истории Анны, можно догадаться, что счастливого финала здесь не будет.

*

@темы: история, другой взгляд на, разговоры, споры, обсуждения, литература, Страсти по Анне

---

Страсти по Анне

XI

Союз Вронского и Анны (продолжение)
Вронский. Личностная характеристика (продолжение).
Да, Анна своей искренностью и честностью в отношениях привела в растерянность и смятение не только Каренина, но и Вронского. Но если муж, узнав об измене жены и ее беременности и обдумав сложившуюся ситуацию, настаивал на ведении фальшивой и лживой жизни, позже обвинив в этом Анну, то Вронский в первом же искреннем порыве заговорил о разводе Анны с Карениным и был готов к дуэли с оскорбленным мужем.
В упрек Вронскому Толстой-моралист ставит его растерянность и нерешительность на свидании с Анной, где она показывает письмо мужа с требованием сохранения семейных уз. Анна застала его врасплох и ожидаемой твердой фразы «Брось все и беги со мной!» она не услышала. Более того, у Вронского промелькнула мысль о том, что не следует себя «связывать», и это секундное малодушие Анна сразу же почувствовала. Но и сама она в то время не была полностью готова оставить мужа, сына, свое положение в свете.

Жизнь втроем продолжается до самых родов Анны. Казалось бы, в героях ничего не меняется, но на самом деле, во Вронском идет интенсивная подспудная работа над собой. И это хорошо видно на примере его общения с иностранным принцем, к которому Вронский был приставлен в качестве «главного церемониймейстера». В этом принце Алексей Кириллович, как в зеркале, увидел самого себя, «и то, что он видел в этом зеркале, не льстило его самолюбию. Это был очень глупый, и очень уверенный, и очень здоровый, и очень чистоплотный человек, и больше ничего… “Глупая говядина! Неужели я такой!” — думал он [Вронский – прим. моё]».
Да, нравственно Вронский постепенно меняется. Он не стыдится своей любви, из-за своего чувства он поссорился с матерью и братом, не принявшими его связь с Анной. Он начал строить свою жизнь, ломая правила света, связывая свое будущее с любимой женщиной и не боясь осуждения. Толстой-реалист показывает единение влюбленных настолько полным, что им даже снятся одни и те же сны (страшные сны про мужика-обкладчика со взъерошенной бородой), они знают друг о друге все и ничего друг от друга не скрывают.
Меняется и его отношение к Каренину. Если вначале, еще смотря на свою связь, как на легковесную интрижку, Вронский относился к нему презрительно, насмехаясь над незадачливым обманутым мужем, то теперь он видел его страдания и пытался понять мотивы его поведения.

В то же время Толстой-моралист обращает внимание на начавшееся охлаждение Вронского к Анне и первые ростки ревности у нее. Долгожданного счастья с Анной так и не было, говорит Толстой: «…он [Вронский – прим. моё] был гораздо дальше от счастья, чем когда он поехал за ней [Анной – прим. моё] из Москвы. Тогда он считал себя несчастливым, но счастье было впереди; теперь же он чувствовал, что лучшее счастье было уже назади. Она была совсем не та, какою он видел ее первое время. И нравственно и физически она изменилась к худшему».
Внебрачные отношения начинают терять свою остроту и привлекательность, любовная страсть затухает, но, удивительно то, что разорвать отношения с Анной он не может, и дело даже не в ее беременности. «Он смотрел на нее, как смотрит человек на сорванный им и завядший цветок, в котором он с трудом узнает красоту, за которую он сорвал и погубил его. И, несмотря на то, он чувствовал, что тогда, когда любовь его была сильнее, он мог, если бы сильно захотел этого, вырвать эту любовь из своего сердца, но теперь, когда, как в эту минуту, ему казалось, что он не чувствовал любви к ней, он знал, что связь его с ней не может быть разорвана».
Позволю себе не согласиться с писателем. Да, любовная лихорадка у Вронского миновала, он стал смотреть на Анну трезвее, отмечая не только ее достоинства, но и недостатки. Так происходит практически со всеми любящими людьми, но сама любовь при этом никуда не девается – она становится более интимной, не выражаемой напоказ, переходя в более глубокое, осмысленное чувство.
(Вспомним не любимого Толстым Шекспира:
«Люблю, - но реже говорю об этом,
Люблю нежней, - но не для многих глаз.
Торгует чувством тот, что перед светом
Всю душу выставляет напоказ…».)
Как мы знаем, в дальнейшем Толстой-реалист только подтверждает эту мысль, так что его слова о погубленном цветке – Анне, – не что иное, как дань своему морализму, сурово осуждающему любые адюльтеры.

Наконец, у Анны происходят тяжелые роды, при которых она чуть не умирает. В этом остродраматическом эпизоде Толстой-моралист возвеличивает нравственно преобразившегося Каренина, простившего любовников, и уязвляет Вронского. Приниженный любовник полностью понимает и принимает нравственное преимущество Каренина: «Он [Вронский – прим. моё] чувствовал себя пристыженным, униженным, виноватым и лишенным возможности смыть свое унижение. Он чувствовал себя выбитым из той колеи, по которой он так гордо и легко шел до сих пор. Все, казавшиеся столь твердыми, привычки и уставы его жизни вдруг оказались ложными и неприложимыми. Муж, обманутый муж, представлявшийся до сих пор жалким существом, случайною и несколько комическою помехой его счастью, вдруг ею же самой [Анной – прим. моё] был вызван, вознесен на внушающую подобострастие высоту, и этот муж явился на этой высоте не злым, не фальшивым, не смешным, но добрым, простым и величественным. Этого не мог не чувствовать Вронский. Роли вдруг изменились. Вронский чувствовал его высоту и свое унижение, его правоту и свою неправду. Он почувствовал, что муж был великодушен и в своем горе, а он низок, мелочен в своем обмане».
Вот так патетически Толстой перед лицом смерти Анны, жены одного и любовницы другого, восстанавливает статус-кво и возвращает поверженного законного супруга на подобающую его семейному положению высоту.
Недостойный любовник, проникшись чувством вины за вторжение в чужую семью, за недостаточную любовь к Анне, понимая, что теперь без нее все остальное потеряло для него свой смысл, стреляется… Такой стандартный морализаторский мелодраматический поворот в романе.

Любовники выжили: постепенно выздоровела Анна, рана Вронского оказалась не смертельной. Ими была предпринята попытка раздельного существования и возвращения изменницы в лоно семьи. Правда, из этих благих намерений ничего не получалось: Анна таяла на глазах без своего возлюбленного; и Каренин, в конце концов, согласился на развод, принимая вину на себя (напомню, что это означало несмываемое пятно на его репутации, отдачу сына Анне и невозможность повторной женитьбы).
Вронский получил назначение в Ташкент. Но… Он едет к Анне, чтобы увидеть ее в последний раз перед своим отъездом из Петербурга, и вдруг резко и бесповоротно меняет свои планы: полковник Вронский отказывается от назначения, от продолжения блестящей карьеры, вызывая неодобрение вышестоящего начальства, и выходит в отставку. Через месяц они с Анной отправляются в Италию.
Разве любовь Вронского менее сильна, и сам он менее надежен и благороден, чем оставленный муж?
Но Толстой-моралист не может поставить на этом точку и завершить историю счастливым финалом. Ни с того, ни с сего Анна решительно отказывается от развода: « — Стива говорит, что он на все согласен, но я не могу принять его великодушие, — сказала она, задумчиво глядя мимо лица Вронского. — Я не хочу развода, мне теперь все равно. Я не знаю только, что он решит об Сереже» (выделено автором).
Складывается впечатление, что все перипетии так и не состоявшегося развода – это искусственно созданный Толстым камень преткновения, не позволяющий героям обустроить свою жизнь, хотя все возможности для этого имеются.

*

@темы: история, другой взгляд на, разговоры, споры, обсуждения, литература, Страсти по Анне

---

Страсти по Анне

XI

Союз Вронского и Анны (продолжение)
Вронский. Личностная характеристика
Как правило, говоря о Вронском, упоминают только, что он – офицер, представитель «золоченой молодежи», влюблен в Анну, но, к сожалению, любит ее эгоистической любовью, не понимая всей глубины ее чувств и души. Далее делается вывод о том, что Анны он не достоин.
Такое мнение о Вронском очень неполно и поверхностно. Возлюбленный Анны достоин более пристального внимания, тем паче, что Вронский – очень интересный и неоднозначный человек. Недаром, его любила и Кити, позже находившая что-то общее между Вронским и Левиным, о чем упоминал Толстой.

Итак, кто же он такой – Алексей Вронский? Он – флигель-адъютант, закончивший Пажеский корпус (1), «один из сыновей графа Кирилла Ивановича Вронского и один из самых лучших образцов золоченой молодежи петербургской», красив, богат, образован и умен. Но вместе с тем, прост и искренен, чем и похож на Левина. Отца своего он не помнил, а мать, некогда блестящую великосветскую даму, прославившуюся множеством любовных романов, не любил. «Вронский никогда не знал семейной жизни», – для Толстого это было неприемлемо.

В романе Вронский отчетливо противопоставляется Левину, и его семья, отношение к матери – это очевидный проигрыш в заочном споре. В отличие от Вронского, Левин был сиротой, он «едва помнил свою мать», но «понятие о ней было для него священным воспоминанием...». Как известно, Толстой также не помнил своей матери и также идеализировал ее.
Подчеркнутая несемейственность Вронского означает, что он не будет хорошим мужем и главой семьи – первый камешек в возлюбленного Анны брошен.

А далее Толстой показывает непорядочность Вронского по отношению к Кити. Он был вхож в дом Щербацких, легко ухаживал за Кити, на балах танцевал преимущественно с нею, знал о ее влюбленности в него, что ему льстило, и подыгрывал этой влюбленности. Но «он не знал, что его образ действий относительно Кити имеет определенное название, что это есть заманиванье барышень без намерения жениться и что это заманиванье есть один из дурных поступков, обыкновенных между блестящими молодыми людьми, как он». Итак, влюбив в себя девушку, жениться он не собирался, что, по неписаным законам того времени, было совершенно недопустимо.
Наконец, на балу, в то время, когда Кити предвкушает долгожданное признание, Вронский теряет голову от Анны, забывая про свою так и несостоявшуюся невесту.
Вронский непорядочен, ненадежен как спутник жизни – предостерегает Толстой.

Кроме этого, как все представители «золоченой молодежи», Вронский ведет разгульный образ жизни. Что ж, Толстому было хорошо известно такое времяпрепровождение.

*

В юности Л. Толстой, внук бывшего губернатора Казани, был желанным гостем во многих знатных домах. Повеса со страстной натурой он вел жизнь «золотой молодежи» – выезжал в свет, кутил, танцевал, фехтовал, ездил верхом, часто бывал у цыган, пение которых любил. Даже перевез в родовое поместье, Ясную Поляну, целый табор. Песни, романсы, кутежи до утра. Цыгане поселились в оранжерее, которую построил его дед Волконский, и с удовольствием ели оранжерейные персики, предназначенные на продажу. Молодой граф едва не женился на цыганке, даже выучил цыганский язык. Среди соседей-помещиков он завоевал репутацию «пустячного малого». Толстой много играл в карты и немало проигрывал. Состояние его таяло, иногда карточные долги нечем было платить. Скрываясь от долгов, в 1851 году он «изгнал себя на Кавказ». Туда его увез с собой старший брат Николай, офицер-артиллерист.
Все это отражено в дневниках писателя. В завещании дневники холостой жизни Толстой сначала просит уничтожить («…не потому, что я хотел бы скрыть от людей свою дурную жизнь… но потому, что эти дневники, в которых я записывал только то, что мучало меня сознанием греха, производят одностороннее впечатление»), но потом советует сохранить. «Из них видно, по крайней мере, то, что несмотря на всю пошлость и дрянность моей молодости, я всё-таки не был оставлен Богом и хоть под старость стал хоть немного понимать и любить Его».

*

Не себя ли в образе Вронского сурово осуждал Толстой за грехи молодости?
Впрочем, при всей своей бесшабашности головы Вронский не терял, денежные дела вел скрупулезно, регулярно проводя так называемую «стирку», т.е. подсчитывая свои доходы и расходы, определяя очередность и сроки выплат накопившихся долгов. И здесь он также ничем не отличался от представителей своего круга, следуя неписаным правилам. На первом месте стояли выплаты долгов «чести» – карточные проигрыши, поручительства и т.п., далее шли долги по оплате роскошных привычек, в данном случае, все, что касалось скаковых лошадей, «последний отдел долгов — в магазины, в гостиницы и портному — были такие, о которых нечего думать». «Правила эти несомненно определяли, — что нужно заплатить шулеру [выплатить карточный долг – прим. моё], а портному не нужно, — что лгать не надо мужчинам, но женщинам можно, — что обманывать нельзя никого, но мужа можно, — что нельзя прощать оскорблений и можно оскорблять и т.д.», – подводит итог автор.

Ухаживание за добропорядочной замужней дамой и последующая связь с ней, так же входили в свод этих правил и светом не только не осуждались, но и приветствовались. «Добрая тетушка моя, чистейшее существо, всегда говорила, что она ничего не желала бы так для меня, как того, чтобы я имел связь с замужнею женщиною», – вспоминал Толстой.
Для Вронского такой дамой стала Анна Каренина, и поначалу мать Алексея связью сына гордилась. Гордился и он сам. Роман с красавицей-женой высокопоставленного чиновника придавал придворному офицеру дополнительный блеск в обществе, эта связь могла быть ему полезна нужными знакомствами для дальнейшей карьеры.

Итак, в первых частях романа Толстой-моралист обрисовывает вполне типичного молодого состоятельного дворянина, циничного и эгоистичного прожигателя жизни.
«В его петербургском мире все люди разделялись на два совершенно противоположные сорта. Один низший сорт: — пошлые, глупые и, главное, смешные люди, которые веруют в то, что одному мужу надо жить с одною женой, с которою он обвенчан, что девушке надо быть невинною, женщине стыдливою, мужчине мужественным, воздержанным и твердым, что надо воспитывать детей, зарабатывать свой хлеб, платить долги, — и разные тому подобные глупости. Это был сорт людей старомодных и смешных. Но был другой сорт людей, настоящих, к которому они все принадлежали, в котором надо быть, главное, элегантным, красивым, великодушным, смелым, веселым, отдаваться всякой страсти не краснея и над всем остальным смеяться» (разве что-то поменялось в нашем мире?).

Но уже здесь Толстой обращает внимание на несколько нетипичных для представителей золотой молодежи, благородных черт Вронского. Алексей отдал старшему женатому брату весь доход с имений отца, составлявших его часть наследства, «выговорив себе только двадцать пять тысяч в год», кроме того, мать давала ему ежегодно 20 тысяч от своего отдельного состояния. На эти 45 тыс. в год Вронский и жил. Но когда позже мать, не довольная скандальной, трагической связью младшего сына, отказала ему в деньгах, пока он не порвет с Анной, Алексей, нуждаясь в них, без колебаний решает занять деньги у ростовщика, урезать свои расходы, продать скаковых лошадей, но не бросает Анну и не забирает свои доходы у брата.
Благородство в искренних первых порывах проявлялось у Вронского еще в нескольких моментах, так, «он в детстве еще что-то необыкновенное сделал, спас женщину из воды», – рассказывала Анне его мать. При первой встрече с Анной, ознаменованной несчастным случаем – гибелью сторожа на железной дороге – Вронский тут же передает его вдове большую сумму денег…

Любовная связь с Анной для Вронского начиналась вполне типично и не грозила выйти за пределы легкого адюльтера. Честолюбивый и тщеславный Алексей гордился своим выбором, заочно конкурируя со своим приятелем Серпуховским, более удачливым в военной карьере. Карьера же самого Вронского несколько застопорилась, но, вдохновленный удачей в любовных делах, он не сомневался в скором ее налаживании. Казалось, жизнь улыбалась этому счастливчику, все шло по обычному для людей его круга руслу.

Трудности в любви и карьере начались несколько позже, и к ним Вронский не был готов. Легкая любовная интрижка с самого начала пошла несколько не так, как у других: почти целый год (!) Вронский добивался Анны, действуя, как опытный соблазнитель, но постепенно и сам влюблялся в нее по- настоящему. Увы, мы знаем, что первая близость с Анной счастья ему не принесла. В телесной радости строгий Толстой-моралист влюбленным отказал, несмотря на то, что и Вронский, и Анна ждали ее, как мечту, как закономерный итог своей влюбленности.
А далее, вообще, все пошло не по канонам светской интрижки. Трудная любовь перевернула все представления Вронского, все его правила жизни: «по поводу своих отношений к Анне, Вронский начинал чувствовать, что свод его правил не вполне определял все условия, и в будущем представлялись трудности и сомнения, в которых Вронский уже не находил руководящей нити» (выделено мной).
________________________________________________________________
(1) Пажеский Его Императорского Величества корпус — самое элитное учебное заведение Императорской России, как военно-учебное заведение существовал с 1802 года.

*

@темы: история, другой взгляд на, разговоры, споры, обсуждения, литература, Страсти по Анне

---

Страсти по Анне

XI

Союз Вронского и Анны (продолжение)
О смерти
Косвенное влияние на выбор трагической развязки истории Анны могли оказать и факты жизни семьи Толстых и самого писателя в период его работы над романом.
Прежде всего, обратим внимание на то, что призрак смерти постоянно неуловимо витает над героями книги. Из 239 глав произведения только одна имеет название. И это название – «Смерть» (часть 5, глава XX). Смерть брата Левина, Николая, описывается очень подробно, со множеством деталей постепенного угасания человека и перехода его в мир иной.
Сам Левин в период духовного кризиса некоторое время находился на грани самоубийства: «Надо было прекратить эту зависимость от зла. И было одно средство — смерть. И, счастливый семьянин, здоровый человек, Левин был несколько раз так близок к самоубийству, что спрятал шнурок, чтобы не повеситься на нем, и боялся ходить с ружьем, чтобы не застрелиться. Но Левин не застрелился и не повесился и продолжал жить».
Пытается покончить собой Вронский.
У Анны постоянно возникают предчувствия смерти: «”Родами, родами умрете, родами, матушка…”» и чуть ли не призывы ее: «…и опять слезы при мысли о близкой, теперь желаемой смерти выступили ей на глаза», Каренину преследуют зловещие сны, совпадающие со снами Вронского. Мысли о самоубийстве без конца терзают Анну, приведя ее, в конце концов, к трагическому финалу.
Даже любовную страсть Толстой сравнивает с убийством (см. главу XI Союз Вронского и Анны (продолжение). И еще раз об Анне и ее браках).
Героев романа охватывает убийственная депрессия. Каренин: «я убит, я разбит, я не человек больше», Вронский: «как человек – я развалина», Анна: «была ли когда-нибудь женщина так несчастна, как я»…

Что же могло служить подоплекой такому мрачному взгляду писателя на судьбы своих героев? Если мы обратимся к фактам биографии Толстого 1873-77гг. (время написания романа), то увидим, что это был один из самых сложных периодов его жизни, ознаменованный целым рядом смертей близких и тяжелым душевным кризисом.
В январе 1873 года умер Саша – двухлетний сын Сергея Толстого, первенца Л. Н. Толстого.
В мае 1873 года умерла шестилетняя дочка Татьяны Кузминской, родной сестры Софьи Андреевны.
9 ноября того же года от дифтерии умер младший сын Толстых Петя.
20 июня 1874г., не дожив немного до своего восьмидесятилетия, умерла тетушка Туанет, жившая в Ясной Поляне.
В феврале 1875г. на семью Толстых обрушилось новое горе — младший сын, девятимесячный Николай, заболел менингитом, была водянка мозга. Спустя четыре дня несчастный малютка скончался.
Вскоре Софья Андреевна, по обыкновению бывшая беременной, заболела коклюшем, заразившись им от своих детей. За коклюшем последовал перитонит. Осложнившаяся беременность закончилась преждевременными родами. Новорожденная девочка прожила всего несколько часов.
Череда смертей продолжалась. В канун Рождества, 22 декабря 1875 года, спустя семь недель после смерти новорожденной дочери, так и оставшейся безымянной, умерла тетушка Пелагея Юшкова, переехавшая из монастыря, где она коротала свой век, в Ясную Поляну.
В начале 1876г. тяжело заболела Софья Андреевна. У нее были сильнейшие головные боли, потеря веса, кровохарканье. «Я страшно устаю; здоровье плохо, дыханье трудно, желудок расстроен и болит. От холода точно страдаю и вся сжимаюсь», — писала она в дневнике. Болезнь длилась долго. В начале 1877 года графиня отправилась в Петербург, чтобы проконсультироваться у придворного медика доктора Боткина, который успокоил – причиной всех ее болезней, не представлявших никакой опасности, были нервы.

Разумеется, все эти несчастья и болезнь жены самым тяжелым образом отразились на душевном состоянии самого писателя. В письме к Фету Толстой жаловался на то, что из-за длительной болезни жены в доме у него нет «благополучия», а в нем самом нет «душевного спокойствия, которое мне особенно нужно теперь для работы. Конец зимы и начало весны всегда мое самое рабочее время, да и надо кончить надоевший мне роман» (речь идет об «Анне Карениной» - прим. моё).

В 1874-1875гг. на фоне семейных событий Толстой все чаще стал чувствовать «остановки» жизни. «… на меня стали находить минуты сначала недоумения, остановки жизни, как будто я не знал, как мне жить, что мне делать, и я терялся и впадал в уныние… Среди моих мыслей о хозяйстве, которые очень занимали меня в то время, мне вдруг приходил в голову вопрос: "Ну хорошо, у тебя будет 6000 десятин в Самарской губернии, 300 голов лошадей, а потом?.."… я говорил себе: "Ну хорошо, ты будешь славнее Гоголя, Пушкина, Шекспира, Мольера, всех писателей в мире, -- ну и что ж!.."… Жизнь моя остановилась... Я как будто жил-жил, шёл-шёл и пришёл к пропасти и ясно увидал, что впереди ничего нет, кроме погибели… Жизнь мне опостылела -- какая-то непреодолимая сила влекла меня к тому, чтобы как-нибудь избавиться от неё… И вот тогда я, счастливый человек, вынес из своей комнаты, где я каждый вечер бывал один, раздеваясь, шнурок, чтобы не повеситься на перекладине между шкапами, и перестал ходить с ружьём на охоту, чтобы не соблазниться слишком лёгким способом избавления себя от жизни … », – вспоминает он в «Исповеди» (1879).
Кризис затянулся, в конце 1876г. Софья Андреевна пишет сестре: «Левочка постоянно говорит, что все кончено для него, скоро умирать, ничто не радует, нечего больше ждать от жизни».
Известно, что этот духовный кризис писателя отразился в кризисе Левина. Несомненно, что семейные несчастья Толстых также нашли своей отголосок в романе его общим драматичным настроем, а последовательное нагнетание ситуации внесло свою лепту в выбор трагического финала истории Анны и Вронского.

*

Анна (окончание)
Говоря о том, что Анна сама бросилась под колеса поезда, автор лукавит (1).
Самоубийство Анны стало толстовским итогом внебрачной связи по любви, его ответом на требования времени о либерализации семейных отношений и необходимости преобразований патриархального брака. Как я уже говорила, история Анны вызвала горячие споры в обществе, и, в конечном итоге, в числе других произведений иных авторов, подтолкнула общественное мнение к требованиям упрощения процедуры развода, перехода от браков по расчету к бракам по любви и взаимному уважению, от патриархальной домостроевской семьи к либеральной буржуазной, т.е. в сторону прямо противоположную морализаторству Толстого.
Кроме всего прочего, сам того не желая, Толстой обнажает актуальность проблемы прав женщин на труд, самообеспечение и моральную и материальную независимость от мужчины (как мы помним, сам писатель борьбу женщин за свои права называл «глупостью»).

Толстой-реалист показывает в лице Анны эмансипированную, независимую, свободную в своих чувствах и принимаемых решениях, вполне современную нам женщину. И, отталкиваясь от известной цитаты Льва Николаевича о его героях и героинях, которые делают иногда такие штуки, которых он не желал бы, можно с уверенностью сказать, что сказанное относится не к самоубийству героини, а к ее прорыву в новое время, в эпоху новых отношений вопреки желаниям автора.
В литературе с этим романом Толстой, неожиданно для самого себя, стал одним из первооткрывателей новых семейных форм и норм частной жизни. Его Анна открыла широкую дорогу для женщин, самостоятельно выбирающих свой жизненный путь и будущего супруга.

Его ученик и последователь А.П. Чехов пошел еще дальше. В 1903г., почти 30 лет спустя после написания «Анны Карениной», в рассказе «Невеста» он покажет такую же свободную и решительную девушку, предпочевшую традиционному браку с нелюбимым человеком учебу в университете и построение собственной жизни вопреки семейным устоям и настояниям близких.
По первоначальному замыслу героиня рассказа, выбрав свою стезю, окунулась в революционную деятельность (корректура этого варианта хранится в Архиве ИРЛИ). В свое время, прочитав эту корректуру, писатель В. В. Вересаев не согласился: «Антон Павлович, не так девушки уходят в революцию. И такие девицы, как ваша Надя, в революцию не идут». На что автор заметил: «Туда разные бывают пути». Но после переработки рассказа Чехов убрал последние абзацы, говорящие о революционном выборе героини.
От протеста Анны против моральной и материальной зависимости от лицемерного света, от мужчины в лице мужа или любовника, против покорного принятия своей доли и слепого подчинения вековым традициям и семейным устоям до восприятия героиней Чехова себя как независимой личности с растущим самосознанием, свободой самовыражения и самостоятельным построением своей судьбы – вот какой путь был преодолен женщиной за эти неполные 30 лет.

***

Пути Анны и ее создателя разошлись окончательно.
На долгие десятилетия Анна стала символом борьбы женщины за свои права, а так же жертвой лицемерного общества, доведшего ее до самоубийства за то, что она не хотела жить «как все», т.е. в той лжи, которая стала неотъемлемым свойством людей ее круга.
Сегодня критики романа возвращаются к толстовским суждениям. В современных оценках образа Анны Карениной начинает преобладать традиционный религиозно-нравственный подход, в отличие от безусловного оправдания героини в ее праве на любовь. Анна, по большей части, осуждается за адюльтер и уход из семьи.

Толстой же своего отношения к роману и главной героине не скрывал. Из письма А. А. Фету: «…скучная и пошлая Анна К. противна… Моя Анна надоела мне, как горькая редька». Из письма Н. Н. Страхову от 24 августа 1875г.: «Берусь теперь за скучную, пошлую «Анну Каренину» и молю бога только о том, чтобы он мне дал силы спихнуть ее как можно скорее с рук,..», ему же 25-26 января 1877г.: «Успех последнего отрывка “Анны Карениной” тоже, признаюсь, порадовал меня. Я никак этого не ждал и, право, удивляюсь и тому, что такое обыкновенное и ничтожное нравится,…» и т.д. и т.п.

Позже, окончательно оформив свое моралистическое религиозно-нравственное мировоззрение, Толстой стал уже более определенно высказываться по проблемам семьи, брака, роли женщины в семье, отношений между мужчиной и женщиной. В 1890г. выходит его шокирующая повесть «Крейцерова соната», а затем послесловие к ней, где Толстой уточняет свои взгляды на вышеизложенные вопросы. И повесть, и послесловие пропитаны религиозным духом пуританства, морального и полового аскетизма, призывами к целомудрию и воздержанию не только до брака и вне его, но и в самом браке. Толстой полностью отрицает плотскую любовь, «потому, что достижение цели соединения в браке или вне брака с предметом любви, как бы оно ни было опоэтизировано, есть цель, недостойная человека». Высшая же цель человека – это «служение человечеству, отечеству, науке, искусству (не говоря уже о служении богу)», достижению которой не только любовь, а и простая легкая влюбленность мешает. А посему, даже в браке надо «стремиться вместе к … прекращению греха, … заменой плотской любви чистыми отношениями сестры и брата». Вообще же, сам брак – это «что-то вроде продажи. Развратнику продают невинную девушку и обставляют эту продажу известными формальностями». Грехопадение для слабых людей допускается только в законном неразрывном браке.
«… поставьте идеалом целомудрие, считайте, что всякое падение кого бы то ни было с кем бы то ни было есть единственный, неразрывный на всю жизнь брак, и будет ясно, что руководство, данное Христом, не только достаточно, но единственно возможно», – говорит Толстой. Вот, в итоге, к каким выводам приходит бывший сластолюбец, граф Л. Н. Толстой.
__________________________________________________________________
(1) Отвечая на мнение читателей о жестокой развязке романа, Толстой заметил: «Это мне напоминает случай, бывший с Пушкиным. Од¬нажды он сказал кому-то из своих приятелей:
- Представь, какую штуку удумала со мной Татьяна, она замуж вышла. Этого я никак не ожидал от нее.
То же самое могу сказать и я про Анну Каренину. Вообще герои и героини мои делают иногда такие штуки, которых я не желал бы. Они делают то, что должны делать в действительной жизни и как бывает в действительной жизни, а не то, что мне хочется».

@темы: история, другой взгляд на, разговоры, споры, обсуждения, литература, Страсти по Анне

---

Страсти по Анне

XI

Союз Вронского и Анны (продолжение)
Анна (продолжение)
И уж, разумеется, не опиум и не морфин привели Анну к самоубийству. К самоубийству, согласно своим первоначальным планам, ее подвел Толстой-моралист. Вся жизнь героини была определена размышлениями Каренина и Долли. Патриархально настроенные, благонравные муж и невестка Анны предрекли ее трагическую судьбу.
«Согласиться на развод, дать ей свободу значило … отнять …у нее — последнюю опору на пути добра и ввергнуть ее в погибель. Если она будет разведенною женой, …она соединится с Вронским, и связь эта будет незаконная и преступная, потому что жене, по смыслу закона церкви, не может быть брака, пока муж жив. “Она соединится с ним, и через год-два или он бросит ее, или она вступит в новую связь, — думал Алексей Александрович. — И я, согласившись на незаконный развод, буду виновником ее погибели”» (основания Каренина для отказа от развода). Не забудем и факт общественного порицания развода/расставания, что могло сказаться (и, действительно, сказалось) на положении разведенных/расставшихся супругов в свете и карьере супруга. Это Каренин так же учитывал при своем отказе от развода.
«Я, — думала она [Долли – прим. моё], — не привлекала к себе Стиву; он ушел от меня к другим, и та первая, для которой он изменил мне, не удержала его тем, что она была всегда красива и весела. Он бросил ту и взял другую. И неужели Анна этим привлечет и удержит графа Вронского? Если он будет искать этого, то найдет туалеты и манеры еще более привлекательные и веселые. И как ни белы, как ни прекрасны ее обнаженные руки, как ни красив весь ее полный стан, ее разгоряченное лицо из-за этих черных волос, он найдет еще лучше,…» (размышления Долли).

Как мы видим, жизнь Анны текла именно по этому руслу. Чуть ли не с самого начала любовных отношений Анны и Вронского, с их первого соития, Толстой-моралист, нет-нет, да и проговорится о начале охлаждения Вронского, о ревности Анны, о разнице во взглядах на то или иное явление.
Причем, обратим внимание на то, что Толстой с самого начала связи героев очень скептически относится к внебрачной любви Анны. «Она никогда не испытает свободы любви, а навсегда останется преступною женой, под угрозой ежеминутного обличения, обманывающею мужа для позорной связи с человеком чужим, независимым, с которым она не может жить одною жизнью» (выделено мной), – мысли Анны после признания мужу в любви к Вронскому. А вот как показаны ее семейная жизнь и отношения с Карениным до грехопадения: «…она пошла в детскую и весь вечер провела с сыном, сама уложила его спать, перекрестила и покрыла его одеялом. Она рада была, что не поехала никуда и так хорошо провела этот вечер. Ей так легко и спокойно было, так ясно она видела, что все, что ей на железной дороге представлялось столь значительным, был только один из обычных ничтожных случаев светской жизни и что ей ни пред кем, ни пред собой стыдиться нечего», «Анна улыбнулась. Она поняла, что он [Каренин – прим. моё] сказал это именно затем, чтобы показать, что соображения родства не могут остановить его в высказывании своего искреннего мнения. Она знала эту черту в своем муже и любила ее», «Анна улыбнулась, как улыбаются слабостям любимых людей, и, положив свою руку под его, проводила его до дверей кабинета». Такая тихая спокойная любовь.
Всеми силами Толстой-моралист хочет убедить читателя в непререкаемой истинности семейных ценностей и всегдашней аморальности незаконной страсти, непонятно только одно: если Анна с самого начала не любила Вронского по-настоящему, почему же она ушла от Каренина, сожительствовала с любовником столько времени и так и не захотела вернуться в семью? На этот вопрос внятного ответа Толстой-моралист не дает.

Зато убедительно отвечает Толстой-реалист, показывая полную личностную совместимость Вронского и Анны и ложность ее брака с Карениным, что претит писателю-моралисту. Результатом борьбы этих двух начал, как известно, стало самоубийство Анны.
Впрочем, другой конец романа при условиях, изначально заданных Толстым-моралистом, был бы некорректен.

Итак, добропорядочная жена и мать, Анна, подвергшись какому-то дьявольскому наваждению, уходит от мужа к любовнику, в первое время наслаждаясь незаконной связью, но при этом понимая, что они чужие друг другу люди. Очень скоро приходит отрезвление: начинается охлаждение, раздражение, ревность, борьба за доминирование, бесконечные ссоры и ненависть друг к другу. Она пробует привязать Вронского совместными интересами и делами, своей любовью, красотой и сменой туалетов, но все тщетно, как и предсказывала Долли. Кроме того, Анна ощущает себя преступницей, нарушившей обет верности мужу, разрушившей семью, лишенной чести и сына, но в то же время, Анна не может уйти от любовника и не хочет возвращаться к уже нелюбимому мужу (что, впрочем, было бы нелепо).
Толстой-моралист подводит итоги: Анна потеряла все, что имела – семью, сына, мужа, любовника.
Ее любовь к некогда дорогим людям переросла в равнодушие, отвращение и ненависть: «Вспомнив об Алексее Александровиче… и, вспомнив то чувство, которое было между ними и которое тоже называлось любовью, вздрогнула от отвращения… Сережа? — вспомнила она. — Я тоже думала, что любила его, и умилялась над своею нежностью. А жила же я без него, променяла же его на другую любовь и не жаловалась на этот промен, пока удовлетворялась той любовью». И она с отвращением вспомнила про то, что называла той любовью».

Уйти же от нелюбимых мужчин и жить самостоятельно Анна не может. О себе она говорит: «Да, нищая с ребенком», и это не просто слова. Вспомним некоторые положения семейного права XIXв. (см. главу IV Историческая справка (окончание). Общество в пореформенный период. Семейный и женский вопросы в пореформенной России): женщина не могла наследовать имущество деда, дяди и тети (как мы знаем, Анна воспитывалась богатой теткой, о ее родителях Толстой ничего не говорит). Если у женщины был брат, то именно ему отдавалось преимущество в вопросе наследования (у Анны родной брат – князь Степан Аркадьевич Облонский (1)). Братья были обязаны давать сёстрам содержание и выдать их замуж, снабдив приданым (какое у Анны приданое нам неизвестно, но своей недвижимости у нее не было, Толстой несколько раз упоминал, что Анне некуда было деваться, она могла уехать лишь к той самой тетке или к брату). Самостоятельно содержать себя и ребенка она тоже не могла, т.к. все, что она имела, принадлежало либо Каренину, либо Вронскому, неоднократно подчеркивает Толстой. Наконец, по тем временам, об устройстве Анны, урожденной княжны Облонской, на государственную или общественную службу, и речи быть не могло.
Таким образом, разъехаться с мужем и жить отдельно без чьей-либо помощи, Анне было невозможно. Ей непременно нужно было чьё-нибудь обеспечение – либо Каренина, либо другого состоятельного мужчины. Разойдясь с Вронским и не желая возвращаться к законному супругу (который уже отдалился от нее и попал в цепкие руки графини Лидии Ивановны, разлучившей Анну с сыном и игравшей значительную роль в жизни Каренина), Анна обрекала себя на нищее положение с поиском нового мужчины-содержателя, т.е. окончательное падение, что и предрекал Каренин. (По закону неразведенную жену содержал муж, и хотя, в случае с изменницей Анной этот вопрос был бы обставлен многими сложностями, теоретически, он был решаем. Но Толстой обходит этот пункт молчанием. (2))

В такую тупиковую ситуацию после разлада с Вронским поставил Толстой-моралист свою героиню, отказывая любовникам в искренности чувств. Выхода из нее, кроме самоубийства, для Анны не нашлось.
________________________________________________________
(1) Дворянские титулы от мужей передавались женам. Но если у мужа титула не было, то и жена становилась нетитулованной. Анна Каренина, урожденная княжна Облонская, выйдя замуж за нетитулованного Каренина, перестала быть княжной. К новой фамилии ей дозволялось добавлять в документах «урожденная княжна Облонская», то же писать на визитной карточке, но не более. «Ее сиятельством» Анну Каренину уже не титуловали.
(2) Естественно, можно привести случаи, когда при разъездах супругов мужья переставали содержать своих жен. Один из таких примеров – судьба Натальи Федоровны Хомутовой, жены известного государственного деятеля А. А. Аракчеева. Молодые обвенчались 4 февраля 1806г., а уже в следующем году между супругами произошел разлад, и вскоре они разъехались, не оформляя развод. Больше они между собой не контактировали. Позже Н. Ф. Аракчеева взяла на воспитание девочку – «дочь коллежского секретаря Мигрецкого», которую вырастила и подготовила к замужеству.
Сохранилось прошение графини Натальи Аракчеевой на имя Николая I от 6 февраля 1835г., в котором она просит о единовременной денежной помощи на свадьбу своей воспитанницы. В прошении говорится следующее: «…нахожусь в самом скорбном положении, не имея никаких собственных к тому средств, ибо я от мужа моего не получала никакого содержания в продолжение 26 лет. Прошу явить мне от высочайших щедрот вспомоществование, какое бог положит на сердце вашего величества» (выделено мной). Увы, в этой просьбе графине было отказано.

*

@темы: история, другой взгляд на, разговоры, споры, обсуждения, литература, Страсти по Анне

---

Страсти по Анне

XI

Союз Вронского и Анны (продолжение)
Анна. Морфин. (окончание)
Теперь посмотрим на временной отрезок приема лекарств, их дозировку и систематичность употребления Анной.
«Вронский и Анна, все в тех же условиях, все так же не принимая никаких мер для развода, прожили все лето и часть осени в деревне», тогда же, как мы узнали, Анна начала принимать наркотические средства. Затем, «Анна написала письмо мужу, прося его о разводе, и в конце ноября, расставшись с княжной Варварой, которой надо было ехать в Петербург, вместе с Вронским переехала в Москву. Ожидая каждый день ответа Алексея Александровича и вслед за тем развода, они поселились теперь супружески вместе». В Москве они прожили всю зиму и весну до трагического финала: «И Вронскому и Анне московская жизнь в жару и пыли, когда солнце светило уже не по-весеннему, а по-летнему, и все деревья на бульварах уже давно были в листьях, и листья уже были покрыты пылью, была невыносима… (…) Погода была ясная. … Железные кровли, плиты тротуаров, голыши мостовой, колеса и кожи, медь и жесть экипажей — все ярко блестело на майском солнце». Итак, с лета до начала следующего лета, без малого год, Анна употребляла наркотические успокоительные.

В этот период раздражение между любовниками шло по нарастающей. «Раздражение, разделявшее их, не имело никакой внешней причины, и все попытки объяснения не только не устраняли, но увеличивали его. Это было раздражение внутреннее, имевшее для нее основанием уменьшение его любви, для него — раскаяние в том, что он поставил себя ради ее в тяжелое положение, которое она, вместо того чтоб облегчить, делает еще более тяжелым. Ни тот, ни другой не высказывали причины своего раздражения, но они считали друг друга неправыми и при каждом предлоге старались доказать это друг другу». Анна ревновала Вронского к его возможным любовницам, приятелям, занятиям вне дома, Вронский же, не желая «попадать под каблук», продолжал вести свой привычный образ жизни: «”Во всяком случае я все могу отдать ей, но не свою мужскую независимость”, — думал он». Кроме того, Вронский давал поводы Анне упрекать его в холодности и пренебрежении ею. Между любовниками шла борьба за лидерство, никто не хотел уступать и искать компромиссы: «…в тоне, во взглядах его, все более и более делавшихся холодными, она видела, что он не простил ей ее победу, что то чувство упрямства, с которым она боролась, опять устанавливалось в нем. Он был к ней холоднее, чем прежде, как будто он раскаивался в том, что покорился. И она, вспомнив те слова, которые дали ей победу, именно: — “Я близка к ужасному несчастью и боюсь себя”, — поняла, что оружие это опасно и что его нельзя будет употребить другой раз. А она чувствовала, что рядом с любовью, которая связывала их, установился между ними алой дух какой-то борьбы, которого она не могла изгнать ни из его, ни, еще менее, из своего сердца».
В семье не может быть равноправия, две сильные личности не могут ужиться друг с другом, один должен быть лидером (муж), другой – ведомым (жена), – вот, собственно, что хочет сказать Толстой. Вспомним уже приводившуюся ранее выдержку из дневника Толстого от 5 августа 1895г., где эта мысль выражена очень четко: «Я говорил, что хорошая семейная жизнь возможна только при сознанном, воспитанном в женщинах убеждении в необходимости всегдашнего подчинения мужу… семейная жизнь с детьми есть переезд на утлой лодочке, который возможен только тогда, когда едущие подчиняются одному. И таким одним признавался всегда мужчина, по той причине, что, не нося, не кормя, он может быть лучшим руководителем жены, чем жена мужа».

Разумеется, что постоянная борьба за лидерство также выливалась у Анны в неврозы.
Странно не только то, что эта борьба началась так поздно: после счастливых месяцев, проведенных в Италии и лета-осени в Воздвиженском. Времени для притирки характеров было достаточно, тем более, что ранее Толстой показывал полное взаимопонимание и единство взглядов Анны и Вронского. И вдруг, Анна не приемлет широкую общественную деятельность возлюбленного, Вронский не принимает ее занятий, разгорается борьба за первенство, недоверие друг к другу, отчуждение, переходящее в раздражение и холодность, стойкое нежелание с той и другой стороны наладить отношения – Толстой-моралист складывает по камешку, по кирпичику непробиваемую стену между некогда любящими людьми. Странно то, что все эти моменты, неизменно приводящие к скандалам, возникли ниоткуда, без серьезных причин, но это уже претензия к Толстому, не нашедшему убедительных доводов для оправдания разлада между любовниками.

Странно и то, что подробно описывая несколько таких скандалов, Толстой не говорит о том, что Анна «запивает» их наркотиками (часть 7, главы XXIII, XXIV, XXV)! И только после серии ссор, длящихся несколько дней, накрутив себя ревностью и мыслями о своей смерти как наказании любовника, Анна принимает обычную дозу настойки опиума для успокоения. «И смерть, как единственное средство восстановить в его сердце любовь к ней, наказать его и одержать победу в той борьбе, которую поселившийся в ее сердце злой дух вел с ним, ясно и живо представилась ей.
Теперь было все равно: — ехать или не ехать в Воздвиженское, получить или не получить от мужа развод — все было ненужно. Нужно было одно — наказать его», – такие мысли неотвязно крутятся у нее в голове и не дают уснуть. В этот раз привычная доза успокоительного не помогла, поэтому Анна повторяет прием лекарства. Собственно говоря, и сегодня мы поступаем точно так же: если какое-то привычное лекарство не помогает с первого раза, то мы принимаем эту же дозу еще раз. Это вовсе не говорит о том, что мы зависимы от лекарства.

Фактом, подтверждающим независимость Анны от наркотических средств, является и хаотичность их приемов. В дни волнений она употребляет настойки чаще, в спокойные дни не употребляет вовсе: «Вечер прошел счастливо и весело при княжне Варваре, которая жаловалась ему [Вронскому – прим. моё], что Анна без него принимала морфин.
— Что ж делать? Я не могла спать… Мысли мешали. При нем я никогда не принимаю. Почти никогда» (выделено мной). Как известно, человек, зависимый от наркотиков, должен принимать их регулярно, вне зависимости от своего настроения. Анна же принимает успокоительное только как лекарство, по мере нужды, как всегда отмечает это Толстой.

И, наконец, еще один признак опийной зависимости – изменение внешности и поведенческих реакций наркомана (см. главу XI Союз Вронского и Анны (продолжение) Анна. Морфин.). За год регулярного употребления наркотиков у Анны должны были измениться и внешность, и поведение настолько, что Толстой непременно бы это отметил. Но никаких изменений во внешности и поведенческих реакциях, подобных описываемым в указанной главке, у Анны нет. «— Все такая же и так же привлекательна. Очень хороша! … Но что-то жалкое есть в ней! Ужасно жалкое!» – говорит о ней Кити в последнюю встречу перед трагедией.

Дисфорию (мрачную раздражительность, чувство неприязни к окружающим) Анны можно отметить только непосредственно перед ее самоубийством. Возможно, что это настроение было усилено двукратной дозой опиума, принятой накануне (см. выше). Тяжелое состояние после принятой настойки, недосып, кошмарные сновидения, навязчивые мысли о самоубийстве, предшествующая серия ссор с Вронским и преследующая ее мания его измен – все вкупе сыграло свою роль в мрачном настроении Анны, ее раздражении на людей.

Хотя, это состояние можно объяснить и другими причинами.
Вспомним черновой основополагающий набросок романа, определивший все перипетии судьбы героини (см. главу XI Союз Вронского и Анны (продолжение) Л. Толстой vs союза Анны и Вронского). По замыслу писателя Анна пытается завлекать других мужчин, стать «выше» общества и презирать тех, «которые ее презирали», что в конечном итоге ей не удается.
Вот как эта концепция выглядит в окончательной редакции романа:
(перед самоубийством Анна приехала к Долли и встретилась с ней и Кити)
«”Я знаю, что меня в моем положении не может принимать ни одна порядочная женщина… И что ж я буду говорить теперь Долли? Утешать Кити тем, что я несчастна, подчиняться ее покровительству? Нет, да и Долли ничего не поймет. И мне нечего говорить ей. Интересно было бы только видеть Кити и показать ей, как я всех и все презираю, как мне все равно теперь”», – думает Анна.
«Кити чувствовала, что Анна враждебно смотрит на нее. (…)— Да, я очень рада, что увидала вас, — сказала она [Анна – прим. моё] с улыбкой. — Я слышала о вас столько со всех сторон, даже от вашего мужа. Он был у меня, и он мне очень понравился, — очевидно, с дурным намерением прибавила она. — Где он?
— Он в деревню поехал, — краснея, сказала Кити.
— Кланяйтесь ему от меня, непременно кланяйтесь».
Тогда-то Кити и заметила, что в Анне есть что-то жалкое. Выказать презрение к добропорядочным дамам Анне не удалось. «Анна села в коляску в еще худшем состоянии, чем то, в каком она была, уезжая из дома. К прежним мучениям присоединилось теперь чувство оскорбления и отверженности, которое она ясно почувствовала при встрече с Кити» (выделено мной).
Так что, опиум в мрачном настроении Анны, может быть, был и не причем.

@темы: история, другой взгляд на, разговоры, споры, обсуждения, литература, Страсти по Анне

---

Страсти по Анне

XI

Союз Вронского и Анны (продолжение)
Анна. Морфин. (продолжение)
Вернемся к роману. Итак, мы знаем, что опий и морфин в XIX в. были самыми привычными лекарственными препаратами, назначавшимися врачами для исцеления различных недугов и продававшимися в аптеках зачастую без рецептов. Разумеется, врачи предупреждали пациентов об опасности подобных лекарств и определяли необходимые дозы и схемы их применения. Помимо уже перечисленных выше заболеваний, при которых применялись опиаты, в XIX в. зависимость от морфина обуславливалась и лечением от широко распространенной невралгии.
Морфин снимал боль, успокаивал возбужденных пациентов и устранял физические симптомы.
Автор книги «Невралгия» (1871) английский врач Френсис Ансти приписывал распространение этой болезни агрессивному нравственному воспитанию и политике жесткого соблюдения моральных норм того времени. Он предупреждал, что подчинение эмоций и устремлений высоким идеалам - в особенности религиозным - определенно отрицательно сказывается на нервной системе, хотя эти идеалы могли диктоваться лучшими побуждениями.
Несомненно, именно такая невралгия и легла в основу истерии Анны, что побудило ее обратиться к лечению препаратами с опиатами.

Впервые морфин для снятия болей Анна получила при родовой горячке, когда родила дочь от Вронского. Но и Кити принимала опиум во время родов. Ни у одной из этих женщин наркотические лекарства не вызвали зависимости.
После выздоровления Анна с Вронским уезжает в Италию. Анна полна жизни, счастлива. Там она забывает все невзгоды, а вместе с ними и мужа, что очень не нравится Толстому-моралисту: «Воспоминание о зле, причиненном мужу, возбуждало в ней чувство, похожее на отвращение и подобное тому, какое испытывал бы тонувший человек, оторвавший от себя вцепившегося в него человека. Человек этот утонул. Разумеется, это было дурно, но это было единственное спасенье, и лучше не вспоминать об этих страшных подробностях». «”Я неизбежно сделала несчастие этого человека, — думала она, — но я не хочу пользоваться этим несчастием; я тоже страдаю и буду страдать: — я лишаюсь того, чем я более всего дорожила, — я лишаюсь честного имени и сына. Я сделала дурно и потому не хочу счастия, не хочу развода и буду страдать позором и разлукой с сыном”. Но, как ни искренно хотела Анна страдать, она не страдала. Позора никакого не было». В Италии Анна и Вронский жили в полной любви и согласии. Ни о каком употреблении морфина или опия и речи не шло. Расплата за измену придет к Анне позже.

Интересно, что даже в самые напряженные, переломные моменты жизни Анны Толстой не упоминает о ее пристрастиях к успокоительным средствам. Нервные стрессы во время признания мужу в измене, при жизни втроем и существовании под тиранией Каренина, во время свидания с Сережей, в театре Анна перенесла стоически, не прибегая к лекарствам.

А вот в Воздвиженском на фоне счастья и благополучия как морального, так и материального, она вдруг стала нервничать настолько, что начала принимать морфин. Впервые мы об этом узнаем из разговора Анны с Долли: «Ты говоришь, выйти замуж за Алексея и что я не думаю об этом. Я не думаю об этом!! - повторила она, и краска выступила ей на лицо. Она встала, выпрямила грудь, тяжело вздохнула и стала ходить своею легкою походкой взад и вперед по комнате, изредка останавливаясь. - Я не думаю? Нет дня, часа, когда бы я не думала и не упрекала себя за то, что
думаю... потому что мысли об этом могут с ума свести. С ума свести, - повторила она. - Когда я думаю об этом, то я уже не засыпаю без морфина» (выделено мной).

Это признание тем более странно, что в первых главах, рассказывающих нам о жизни Анны в имении Вронского, она предстает абсолютно счастливым человеком. Она не только сама говорит об этом, но весь ее облик излучает счастье и радость любимой и любящей женщины: «Но теперь Долли была поражена тою временною красотой, которая только в минуты любви бывает на женщинах и которую она застала теперь на лице Анны. Все в ее лице: — определенность ямочек щек и подбородка, склад губ, улыбка, которая как бы летала вокруг лица, блеск глаз, грация и быстрота движений, полнота звуков голоса, даже манера, с которою она сердито-ласково ответила Весловскому, спрашивавшему у нее позволения сесть на ее коба, чтобы выучить его галопу с правой ноги, — все было особенно привлекательно; и, казалось, она сама знала это и радовалась этому».
Ее спутник жизни, Вронский, уверенно смотрит в будущее, беря на себя ответственность за Анну и будущих детей: «…мы связаны на всю жизнь. Мы соединены самыми святыми для нас узами любви. У нас есть ребенок, у нас могут быть еще дети», он хочет добиться официального развода Анны с Карениным, чтобы вполне законно жить с любимой женщиной, но…

Как мы уже знаем, Анна отказывается писать Каренину с просьбой о разводе из-за нежелания «унижения» перед мужем, из-за отлучения при разводе от сына (но ведь и сейчас Анне запрещено видеть Сережу, и она его так и не видит и не будет видеть, пока живет с Вронским), из-за чувства вины перед брошенным мужем! Эти доводы, которые она приводит Долли, звучат нелепо и неубедительно, тем более, что все вопросы решаемы, как мы увидели на примерах из реальной жизни того времени (см. главу XI Союз Вронского и Анны (продолжение)).

«Ты не презирай меня. Я не стою презрения. Я именно несчастна. Если кто несчастен, так это я, — выговорила она [Анна – прим. моё] и, отвернувшись от нее [от Долли – прим. моё], заплакала», – так заканчивает Анна разговор с Долли (выделено мой). В этих фразах о несчастной, жалкой доле героини и заключается толстовская мораль повествования об изменнице. Анна мучается чувством вины за содеянное «преступление» - разрыв семейных отношений с мужем - неверием в любовь Вронского, разлукой с сыном, отлучением от общества, на этом фоне стремительно развиваются невралгия и бессонница, требующие приема успокоительных средств.

Я не думаю, что Толстой задался целью показать зависимость Анны от наркотических препаратов, и тем более, подвести Анну к самоубийству под их влиянием. Вовсе нет, если бы это было так, Толстой более отчетливо провел бы взаимосвязь между лекарствами и ее неврозами и раскрыл бы зависимость неврозов от приема лекарств. Скорее всего, точечными упоминаниями об употреблении Анной опиумной и морфиновой настоек он хотел сказать, что ее неврастения с навязчивыми идеями была так сильна, что требовались действенные успокоительные лекарства. Как нам уже известно, такие препараты свободно продавались в аптеках (обратим внимание на описание их Толстым: «несколько (выделено мной) капель лекарства, в котором важную часть составлял морфин», «налила себе обычный прием опиума»), ни в чистом виде, ни в виде инъекций Анна опиум и морфин не употребляла.
Чистый опиум Левин брал в аптеке для рожающей Кити. Обратим внимание на этот процесс: «В аптеке худощавый провизор… отказал в опиуме. Стараясь не торопиться и не горячиться, назвав имена доктора и акушерки и объяснив, для чего нужен опиум, Левин стал убеждать его. Провизор спросил по-немецки совета, отпустить ли, и, получив из-за перегородки согласие, достал пузырек, воронку, медленно отлил из большого в маленький, наклеил ярлычок, запечатал,..» (выделено мной), т.е. в свободной продаже чистого опиума не было, для того, чтобы его получить, нужно было заручиться предписанием врача. О врачебном предписании для Анны Толстой ничего не говорит.
Если бы в то время существовали продаваемые без рецепта сильнодействующие ненаркотические успокоительные и снотворные препараты (которые в изобилии есть в современных аптеках), я уверена, Толстой назвал бы их, чтобы подчеркнуть серьезность неврозов Анны.

*

Маленькое отступление
Констатируя наркотическую зависимость Анны от опиатов, характеризуя ее как наркоманку и свысока сочувствуя ей в ее слабостях, нынешние моралисты не задумываются о том, что на ее месте могут оказаться очень многие наши современники, включая их самих.
Небольшая справочка о широко применяемом лекарственном препарате – корвалол.
Корвалол
30 капель от страха
А теперь самая удивительная тайна корвалола. Она заключается в том, что он ничего не лечит, как и множество популярных в России лекарств. Ну, то есть просто ничего - ни сердце, ни почечную колику, ни печень, ни бессонницу. Но зато успокаивает и тем самым снимает то, что раньше называли «ипохондрическим синдромом», а теперь предпочитают мудрено именовать «соматоформной вегетативной дисфункцией».

В переводе на общедоступный язык это означает: нарушения в работе каких-то органов (например, сердца, печени, почек, кишечника и т.п.) или систем (например, нервной), вызванные стрессом, депрессией, тревогой и т.п. То есть сердце болит не оттого, что в нем что-то не в порядке, а оттого, что страшно, одиноко, грустно и некому руку подать... И пить эти капли от настоящей болезни сердца, печени, почек или души так же бесполезно, как пить обычную воду. Но если и для успокоения пить их годами, эффект постепенно уменьшается, и капать в рюмку приходится все больше.

Знакомый врач-кардиолог рассказывал, что к нему на прием, бывает, приходят пациенты, которые без всякого результата выпивают по целому пузырьку корвалола зараз. А им на самом деле давно и серьезно надо лечить сердце совсем другими лекарствами. Но убедить в этом бывает непросто. Потому что у них уже сформирована наркотическая зависимость от любимого лекарства.

Если вы попытаетесь прихватить с собой в европейское турне пузырек с корвалолом, вас запросто могут обвинить во ввозе наркотического вещества. При длительном применении он не только ухудшает работу печени, почек и прочих важных органов, но и ослабляет память и даже приводит к депрессиям. Но если человек привык принимать 15-30 мл препарата в день, то при резкой отмене будет еще хуже. Возникают стойкая бессонница, тревога, галлюцинации, напоминающие «белую горячку».
www.online812.ru/2010/10/18/003/

Корвалол
Корвалол (Corvalolum) — успокаивающий, седативный препарат на основе ментола, этилового эфира α-бромизовалериановой кислоты и фенобарбитала. Выпускается в виде капель и таблеток для приема внутрь, а также сублингвально (под язык).
Применяют корвалол при неврозах с повышенной раздражительностью, нерезко выраженных спазмах коронарных сосудов,тахикардии, бессоннице; в ранних стадиях гипертонической болезни, при спазмах кишечника.
Основные активные составляющие корвалола в ряде стран считаются наркотиками или контролируемыми веществами и запрещены к ввозу и продаже. В частности, корвалол запрещен к ввозу в Литву и в США.
Входящий в состав корвалола фенобарбитал в соответствии с постановлением Правительства Российской Федерации от 30.06.1998 N 681 включен в список психотропных веществ, оборот которых в Российской Федерации ограничен, (список III).
В силу дешевизны и доступности активно используется как седативный, противотревожный препарат, в частности, пациентами с депрессивными расстройствами зачастую в больших и очень больших дозах (25 мл и более). При регулярном употреблении в больших дозах вызывает серьезные неврологические, когнитивные нарушения (расстройства кратковременной памяти, нарушения речи, шаткость походки), подавляет сексуальную функцию. Вызывает толерантность и абстиненцию. В подобных случаях необходимо направлять пациента к наркологу, психиатру-наркологу, психиатру. Известен случай госпитализации пациента в токсикологическое отделение с острым отравлением фенобарбиталом при употреблении 125 мл корвалола в течение 3 суток. Некоторыми наркологами рассматривается как наркотическое средство.
ru.wikipedia.org/wiki/Корвалол

Фенобарбитал является основной составляющей широко распространённых валокордина и корвалола.
Фенобарбита́л (также известен под торговой маркой «Люминал») —противоэпилептическое лекарственное средство из группы барбитуратов. Является производным барбитуровой кислоты, оказывает неселективное угнетающее действие на центральную нервную систему… Оборот фенобарбитала в настоящее время ограничен, конвенцией о психотропных веществах фенобарбитал включен в список IV. Лекарства, содержащие фенобарбитал, запрещены к ввозу в некоторые страны (например в США, ОАЭ и Литву).
Обычно фенобарбитал рассматривают как снотворное средство. … Снотворное действие фенобарбитала сходно с таковым других барбитуратов. Нежелательным свойством фенобарбитала является то, что при его применении может наблюдаться выраженное последействие: общее угнетение, продолжающаяся сонливость, нистагм, атаксия и др.
Длительного применения фенобарбитала и содержащих его препаратов в качестве снотворных и успокаивающих средств следует избегать в связи с возможностью их кумуляции и с развитием привыкания…. Вызывает привыкание (выявляется примерно через 2 нед. лечения), лекарственную зависимость (психическую и физическую), синдром отмены и «отдачи».
ru.wikipedia.org/wiki/Фенобарбитал

Но если пациент употребляет корвалол от случая к случаю, в экстренных ситуациях, в малых дозах, предписанных врачом, можно ли его считать зависимым от этого препарата?

*

@темы: история, другой взгляд на, разговоры, споры, обсуждения, литература, Страсти по Анне

---

Страсти по Анне

XI

Союз Вронского и Анны (продолжение)
Анна. Морфин.
Истерии Анны проходят на фоне употребления ею морфина. Как я уже замечала в самом начале данных записок, вопрос морфинизма героини просто-таки будоражит современных интерпретаторов толстовского романа. Остановимся на нем подробнее.

Историческая справка
В медицине известно немало случаев, когда один и тот же препарат в разных дозах, в сочетании с различными другими веществами может оказаться как смертельным ядом, так и спасительным лекарством. Так же известно, что с течением времени, с накоплением статистики и результатов наблюдений за действием того или иного препарата на здоровье пациентов, от каких-то лекарств отказываются, какие-то из них совершенствуют, а какие-то просто запрещают.

Возьмем пример с мышьяком. С древних времен мышьяк был известен и как лекарство, и как яд.
Мышьяк и все его соединения ядовиты. На территориях, где в почве и воде избыток мышьяка, он накапливается в щитовидной железе у людей и вызывает эндемический зоб. Так же переизбыток мышьяка в организме вызывает различные виды рака.
Симптомы мышьяковистого отравления - металлический вкус во рту, рвота, сильные боли в животе. Позже – судороги, паралич, смерть.
И, тем не менее, мышьяк необходим нашему организму: он препятствует потере фосфора. Как витамин D регулирует фосфорно-кальциевый обмен, так мышьяк регулирует обмен фосфорный. Присутствуя в организме в очень малых количествах, мышьяк благотворно влияет на процессы кроветворения, обмен веществ, скорость роста тканей, толщину костей; предполагают, что микродозы мышьяка повышают устойчивость организма к действию вредных микробов. Когда организм человека или домашних животных (собак, птиц, свиней, коров) отравляется большими дозами селена, мышьяк может стать хорошим противоядием. В экспериментах, проведенных на мышах, удалось уменьшить заболеваемость раком именно с помощью специально подобранных доз мышьяка, в стоматологии мышьяк часто применяется для лечения кариеса, и т.д.
С древности до наших дней применение мышьяка в медицине было гораздо более широким. «Отец медицины» Гиппократ рекомендовал пасту из сульфида мышьяка для лечения язв. В средневековье мышьяковистые лекарства широко применялись для лечения ангин и возвратного тифа. Его применяли для лечения эпилепсии и астмы, псориаза и экземы, сифилиса и ревматизма, заболеваний нервной системы и даже белокровия (лейкемии). Своего пика лечение мышьяком достигло в 18–19 вв.
Инъекциями мышьяка лечили и самого Толстого: «Врачи все нашли, что причина общего заболевания и ослабления сердца -- присутствие малярийного яда в организме. Давали хинин, предлагают впрыскивания мышьяком, от которого, к сожалению, Л. Н. [Толстой – прим. моё] упорно отказывается» (из дневника С. А. Толстой, запись от 14 июля 1901). Позже инъекции провели, и писателю стало гораздо лучше.
Но постепенно медицинской науке стала очевидной опасность этого препарата, и применение мышьяка пошло на убыль.

Аналогичная история произошла и с опиатами. Первые упоминания опиума относятся к 300-м годам до н. э. Опиум применялся в Древней Греции, его болеутоляющие свойства упоминал Гиппократ. В Европе введение опия в медицину приписывают Парацельсу (XVI в.) — приготовлявшаяся им настойка была названа лауданумом. Пик употребления опиума в Европе пришёлся на конец XIX века.
Опиумные препараты рекомендовались при инфекционных болезнях (оспе, туберкулезе, холере, дизентерии, сифилисе, коклюше), а также при водянке, подагре, головной боли, сердцебиениях, выкидышах, печеночных и почечных коликах, кашле. Их применяли при бессоннице и возбуждении, при слабости и истощении, при различных болях, кровотечениях, кашлях и поносах. Обычным способом введения был оральный, распространены были также свечи из опиума, растирки, мази и пр.

В 1804 году немецким фармакологом Фридрихом Сертюрнером из опиума был впервые выделен морфин, который первоначально использовался как обезболивающее. Его название шло из греческой мифологии и подчеркивало снотворный эффект этого вещества.
Морфин был первым алкалоидом, полученным в очищенном виде. Он использовался (и продолжает использоваться под строгим контролем) для облегчения боли.
Широкое распространение морфин получил после изобретения инъекционной иглы в 1853 году. А в 1874 году из морфина синтезировали диацетилморфин, более известный как героин, который применялся в качестве лечебного средства вплоть до начала XX века, когда стало известно, что его наркотическое действие во много раз превышает действие морфина.

Морфиновая наркомания (морфинизм) стала развиваться вскоре после того, как был разработан метод употребления морфия путём впрыскивания его под кожу. После 1864г. с изобретением шприца морфин стал очень доступным и даже модным стимулирующим и успокоительным средством.
Морфин в порошках представлял некоторые трудности для применения в медицинских целях: порошок был горек на вкус, очень плохо растворялся в воде, употреблять его можно было только в виде суспензий, глотать которые больному затруднительно. Мало помогало и то, что морфий прекрасно растворялся в спирте – ведь не каждого больного можно поить спиртовыми растворами. Подкожные инъекции же были доступны каждому больному и не вызывали таких препятствий.

В России, как в Европе и в США, в конце XIX-начале XXвв. в аптеках без рецепта свободно продавались камфорная настойка опия (ею лечили бессонницу и дизентерию), героин в порошке как средство для лечения астмы, бронхита, туберкулеза и нервных депрессий, лауданум – спиртовая настойка опия, обладающая успокоительным действием (ее давали маленьким детям, чтобы они вели себя спокойно или спали), белые кристаллы морфия, прекрасного снотворного и обезболивающего, успокаивающие сиропы для детей на морфиновой основе, таблетки с кокаином от зубной боли и т.д. и т.п. (и только в середине 1920-х гг. на широкое применение морфина в любом виде был наложен запрет, а опийная настойка (желудочное средство) в СССР была снята с производства в 1952 году).

Уже в 1870-х гг. выяснилось, что многие больные, лечившиеся морфиновыми инъекциями, стали от них зависимы. Тогда же опийная наркомания была впервые описана как заболевание. Был выявлен эффект привыкания организма к морфию и возник специальный термин «морфинизм».

Наркомания в России имеет столь же долгую историю, как и во всем мире, это можно утверждать со всей определенностью. В конце 70-х гг. XIX в. статьи, посвященные морфинизму, в русских газетах появлялись столь же часто, как и в европейских, и они вполне позволяют оценить масштаб проблемы. Вот что писала весьма консервативная газета «Московские ведомости» по этому поводу в ноябре 1879 г.: «Каждому из нас, наверное, приходилось видеть между своими знакомыми людей до такой степени привыкших к морфию, что они без него совершенно не могут обойтись».
Статья «Морфинизм» в энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона начала XX в.: «Много морфинистов среди совершенно здоровых на вид людей имеется во всех городах, там где кипит общественная жизнь, где рано расстраиваются нервы. Число приучающихся к морфию с каждым годом все больше и больше: тысячи мужчин перед началом своих занятий вводят себе отраву; дамы подбадривают себя впрыскиванием морфия даже во время бала». Там же говорится и о другой беде: «Большинство морфинистов люди образованные, развитые, среди них много врачей...». Пожалуй, самый известный из таких врачей – Михаил Афанасьевич Булгаков.

1880 г. вошел в мировую историю как переломный в отношении к опиуму и морфину, что было естественным ответом на осознание опасности наркомании и на признание опийной наркомании как тяжелого психического заболевания.
Сегодня большинство из лекарств на наркотической основе либо сильно ограничено, либо запрещено к использованию. Свободный оборот таких препаратов запрещён и регулируется государством.

*

Обычно у людей после введения морфина наступает общее успокоение, угнетение нервной системы. В больших дозах морфин вызывает снотворный эффект, который сильнее выражен при нарушениях сна.
Большинство опиатов перерабатываются в печени и выделяются почками. Выделение опиатов достаточно быстрое, 90% выделяется в течение дня после приема наркотика. Однако следы морфина могут оставаться в моче от двух до четырех дней после его употребления.

При регулярном приеме морфин и его производные довольно быстро вызывают сильную психологическую и физическую зависимость. Скорость развития привыкания зависит от вида и способа употребления. Так, при употреблении героина, для формирования зависимости бывает достаточно 3-4 инъекций, при использовании морфина 10-15 инъекций, при употреблении внутрь настойки опия зависимость развивается через 2-3 недели.
По мере привыкания к морфину постепенно развиваются психопатические черты личности, грубость, эгоистичность, лживость, наступает социальная деградация. У морфиниста отмечается сухость кожи, землистый цвет лица, гипотрофия мышц, зрачки узкие, пульс редкий, наблюдаются вегетативные расстройства в виде повышенной потливости, парестезий, запоров. Внешний облик морфиниста носит отпечаток недостаточности питания, резко уменьшается масса тела. Внешность опиумного наркомана так же чрезвычайно характерна. Помимо изможденного внешнего вида, выражение лица теряет выразительность, цвет кожи землисто-серый, глаза запавшие, с темными кругами вокруг. Подбородок заострившийся, зрачки расширены.
Психические расстройства включают изменение поведения и настроения; первоначально наблюдаются оживленность, расторможенность, ускорение речевых и ассоциативных процессов, снижение критики; впоследствии подъем настроения сменяется сонливостью, речь становится замедленной, ослабевает внимание, появляются апатия или дисфория (форма болезненно-пониженного настроения, (антоним слова «эйфория») характеризующаяся мрачной раздражительностью, чувством неприязни к окружающим).

Однако, надо учитывать множество факторов, как способствующих, так и препятствующих распространению опийного и морфинового привыкания.
По сравнению с инъекционной зависимостью пероральный вариант (приём лекарства через рот (лат. per os, oris), путём проглатывания лекарства) – более легкий, т.к. при нем происходит более медленное, чем при других способах приёма лекарств, развитие терапевтического эффекта и эффекта привыкания. Кроме того, как предупреждал баварский токсиколог Герман фон Бек, абстиненция проходит намного тяжелее у тех, кому морфин кололи:
«Морфиниста, который употребляет наркотик с пищей, легче вылечить, чем того, кто делает себе инъекции».
Привыкание больных XIXв. к опиатам: опиуму или морфину, обычно начиналось в среднем возрасте с выявлением у них хронических заболеваний. Облегчение, приносимое наркотиками, побуждало пациентов использовать эти препараты для снятия тревоги. Зависимость часто появлялась при назначении опиума или морфина хроническим больным астмой, бронхитом, диареей, дизентерией, малярией, артритом и ревматизмом.

В результате лечения от тех или иных недугов к наркотикам приобщились и многие знаменитые политики, писатели, служители муз, что отразилось на их творениях. С легкой руки медиков употребление опиума или морфина становится семейной традицией.
Аврора Дюпен, баронесса Дюдеван (1804-1876), более известная как писательница Жорж Санд, описывала в 1873 году, как она лечила в семье бронхит. Она давала родственникам минимальные дозы морфина каждый вечер на протяжении недели и более. «Как это легко и быстро! Улучшение чувствуешь через два или три дня». В ее семье не возникло постоянной привычки.
Известный литератор Сэмюэль Джонсон лечил опиумом кашель, Фридрих Второй Прусский не расставался с опиумом, причем всегда носил с собой смертельную дозу. Наркоманом был и писатель Эдвард Бульвер-Литтон, автор увлекательных приключенческих романов; Льюис Кэрролл создал знаменитую «Алису», находясь под действием морфина; для успокоения желудочных болей принимал наркотики Вальтер Скотт, ими не брезговали Флобер и Дюма-отец…
Знаменитый композитор Гектор Берлиоз, как и его отец, пил опийную настойку сначала из-за болей в желудке, затем, чтобы бороться с бессонницей. Он называл наркотик «богом забвения» и писал, что ему необходимо принять на ночь дозу настойки, чтобы забыться до завтрашнего дня. Свое частое восторженное состояние Берлиоз сравнивал с «ощущениями, которые приносит опий». Композитор принимал наркотик при создании «Фантастической симфонии» и оперы «Троянцы». Опиум не оказал разрушительного воздействия на его повседневную жизнь.
Проспер Мериме пристрастился к наркотикам во время путешествий по Ближнему Востоку, там он начал курить гашиш. По возвращению в Европу он начал принимать опийную настойку — лауданум. Во время службы при дворе Наполеона III и императрицы Евгении он привык прибегать к ней в случае неприятностей или плохого настроения и сам признавался, что почти отравлен опиатами.
Жертвой опиума можно считать и выдающегося английского писателя Уилки Коллинза. Когда Коллинз заболел ревматизмом и подагрой, он прибег к опийной настойке, хотя и знал об опасных последствиях, т.к. его отец лечился опийными препаратами. Опий быстро вызвал привыкание писателя. Для лечения этой зависимости медики избрали способ, совершенно себя не оправдавший: они заменили пероральный прием на инъекции. В своем письме 1869 года Коллинз сообщает: «Мой врач хочет, чтобы я отказался от своей привычки пить опийную настойку. Каждый вечер в десять часов меня колют острым шприцем для подкожных инъекций морфина, и я хорошо сплю без страха пристраститься к опиуму навечно. Мне сказали, что если я буду продолжать уколы, то смогу постепенно уменьшать количество морфия и таким образом вообще отказаться от опиата». Надо ли говорить, что инъекции морфина вызвали стойкую привязанность Коллинза к наркотику.
И т.д. и т.п.

Как видно, на кого-то прием опиатов подействовал разрушительно, а у кого-то постоянной зависимости не вызвал.
В современных исследованиях отмечается, что у страдающих болями пациентов с хроническими заболеваниями привыкание к ненаркотическим анальгетикам или к сочетанию слабых наркотических анальгетиков с ненаркотическими анальгетиками отмечалось чаще, чем привыкание к сильнодействующим наркотическим анальгетикам. В нескольких недавно выполненных исследованиях, в которых описывается длительная терапия больных, страдающих болями не злокачественной природы, сообщается, что даже длительное применение опиатов не вызывает развития привыкания или психической зависимости.
Результаты этих исследований служат доказательством справедливости той точки зрения, что одно лишь использование лекарственного средства не является решающим фактором в развитии психической зависимости, но что и другие медицинские, социальные, психологические и экономические факторы играют важную роль. Эти выводы также подкрепляются результатами обследований военнослужащих армии США, среди которых наркомания к сильнодействующим опиатам развилась во Вьетнаме. В этой группе развитие привыкания к наркотическим лекарственным средствам в значительной степени зависело от целого ряда факторов, включая личностные особенности, социальное окружение и экономические проблемы.

*

Семья Толстых так же была знакома с лекарствами на опийной основе не понаслышке. Вот только некоторые свидетельства.
Из писем С. А. Толстой – Л. Н. Толстому
«Ночью, с пятницы на субботу в 3 часа меня разбудили сильные боли в желудке, сделалось расстройство, я приняла энергические меры: опиум, мята, голодовка, — ну и прошло, хотя чувствую себя плохо» (С.А. Толстая 14 мая 1906 г. Москва).
«Андрюша [сын Л. Н. Толстого, (1877-1916) – прим. моё] лежит совсем в постели; его ранки от вскрытых нарывов болят, сидеть нельзя, а на то горе еще примешался понос, так что ему велели принимать опиум, чтоб не заразить вредно ранок в заднем проходе» (С.А. Толстая 27 октября 1894 г. Москва).

Из дневников С. А. Толстой
1 июня 1898
Лев Николаевич плох, все дизентерия, слабость, ехать домой немыслимо.
2, 3, 4, 5 июня 1898
Трудный уход и забота за больным Л. Н. в чужом доме, с сложной вегетарианской пищей. Посылала за доктором, давали висмут с опием, клистиры крахмальные, компрессы.
20 июня 1898
[у Л. Н. Толстого болен желудок – прим. моё]
Лев Николаевич все болен. Жар небольшой, 37 и 8, но все жжет его, и он худеет и слабеет. Боли в животе только при движении или нажимании. Вчера на ночь долго растирала ему живот камфарным маслом, потом положила компресс с камфарным спиртом. На ночь дала висмут с содой и морфием.

[У Л. Н. Толстого болезни сердца, печени, ЖКТ. Позже он перенес воспаление легких и брюшной тиф – прим. моё.]
27 января 1901
Ему впрыскивали несколько раз камфару и морфий.
4 февраля
Прошлую ночь впрыснули морфий, провел довольно спокойно.
5 февраля
Положение все тоже. Ночь под морфием, впрыснули восьмое деление.
6 февраля, 9 часов вечера.
Бессонная ночь, два раза впрыскивали морфий, ничто не помогало.
И т.д. и т.п.

Итак, постоянное лечение опием и морфием (инъекциями!) не сделало из Л. Толстого и из членов его семьи опийных наркоманов.
Родственники Л. Н. Толстого так же вынуждены были лечиться опийными препаратами. Два его родных старших брата умерли от чахотки (туберкулеза): Николай Николаевич Толстой (1823-1860) в возрасте 37 лет и Дмитрий Николаевич Толстой (1827-1856) в 29-летнем возрасте. В лечение туберкулеза в то время входили различные лекарственные препараты, в том числе и инъекции мышьяка и морфина, опий и героин, позже добавился хлоралгидрат. Наркотики использовались для снятия различных видов болей. Так лечили А. П. Чехова (1860-1904), подобными препаратами пользовались и при лечении братьев Толстых.
Троюродный брат Льва Николаевича, Алексей Константинович Толстой, последние годы жизни тяжело страдал от астмы и расстройства нервов, облегчая боль приемами морфия по предписанию врача. Во время очередного сильнейшего приступа головной боли 28 сентября 1875 года он ошибся и ввёл себе слишком большую дозу морфия, что привело к его смерти.
Опиум всегда был в доме самого Л. Н. Толстого. Во время конфликтов супругов в последние годы Софья Андреевна не раз в истерике грозила мужу самоубийством. Она доставала флакон с опийной настойкой и изображала отравление: «Еще один глоточек - и все кончено!». Лев Николаевич отнимал пузырьки, разбивал о пол, топтал в гневе ногами, но все было тщетно — во время следующей ссоры в руке у жены появлялась новая порция яда. Толстой плакал, пытался успокоить ее, а на следующее утро домашние узнавали от Софьи Андреевны, что Толстой приходил к ней ночью и целовал руки…
Об опасности морфиновой наркомании и ее последствиях Толстой знал. Из его дневников:
«20 апреля. Москва. 1889
Встретил Озмидова... “А стало быть, и морфин хорошо?” Я понял, что морфин, который он вспрыскивает и который есть слабость, он объясняет тем, что он делает это для того, чтобы быть в состоянии работать и потом кормить семью, следовательно, убивает себя для других. Никогда так ясно не было мне искривление суждений людских для оправдания себя, для избавления себя от покаяния и потому от движения вперед. Это нравственный морфин».

@темы: история, другой взгляд на, разговоры, споры, обсуждения, литература, Страсти по Анне

---

Страсти по Анне

XI

Союз Вронского и Анны (продолжение)
Анна
Говоря об Анне в союзе с Вронским, я всегда повторяю, что она стала совершенно другой женщиной: свободной, независимой, интеллектуально развитой, полностью раскрывшей свой личностный потенциал. Это видно не только на примере ее взаимоотношений с Вронским, которому она стала другом и советчицей во всех делах и увлечениях (см. главу XI Союз Вронского и Анны (продолжение). Л. Толстой vs союза Анны и Вронского).

Анна имела и свои занятия и интересы, чему полностью отдавалась. Она очень много читала «и романов и серьезных книг, какие были в моде. Она выписывала все те книги, о которых с похвалой упоминалось в получаемых ею иностранных газетах и журналах, и с тою внимательностью к читаемому, которая бывает только в уединении, прочитывала их». Кроме этого, Анна сама писала. Вот как рассказывает Стива Левину о ее литературных опытах : «Она пишет детскую книгу и никому не говорит про это, но мне читала, и я давал рукопись Воркуеву... знаешь, этот издатель... и сам он писатель, кажется. Он знает толк, и он говорит, что это замечательная вещь».
При этом Анна, успевая заниматься домом и воспитанием дочери, взяла под свою опеку чужих детей – дочь и сыновей спившегося «тренера-англичанина», служившего у Вронского. Увидав брошенное семейство, Анна «помогла, втянулась, и теперь все семейство на ее руках; да не так, свысока, деньгами, а она сама готовит мальчиков по-русски в гимназию, а девочку взяла к себе», - продолжает Стива.

Мы видим, что Анна, действительно, занималась нужными делами и жила полной жизнью. Однако, Толстого-моралиста это не удовлетворяет, ведь, как мы помним, он считает такие занятия лишь «подобием настоящего труда», а саморазвитие – «одурением». Подтверждение своих убеждений Толстой вкладывает в уста самой Анны, повторяющей несколько раз, что ее сочинительство – это безделушки, вроде «корзиночек из резьбы», ее дела – это искусственный мир, «состроенный ею себе, чтобы переносить тяжелую жизнь», «Разве я живу? Я не живу, а ожидаю развязки [согласия Каренина на развод – прим. моё], которая все оттягивается… я сдерживаю себя, жду, выдумывая себе забавы — семейство англичанина, писание, чтение, но все это только обман…».
Этот самообман, по версии Толстого, происходит от одиночества отвергнутой обществом Анны. Лишенная подруг и общения, отказавшись от «исконно» женского труда – занятия домом и семьей: мужем и многочисленными детьми, она полностью замкнулась на Вронском и его любви.

*

С. А. Толстая вспоминает некоторые детали творческой мысли и работы Толстого: «Сейчас Лев Николаевич рассказывал мне, как ему приходят мысли к роману: “Сижу я внизу, в кабинете, и разглядываю на рукаве халата белую шелковую строчку, которая очень красива. И думаю о том, как приходит в голову людям выдумывать все узоры, отделки, вышиванья; и что существует целый мир женских работ, мод, соображений, которыми живут женщины. Что это должно быть очень весело, и я понимаю, что женщины могут это любить и этим заниматься. И, конечно, сейчас же мои мысли (т. е. мысли к роману). Анна. И вдруг мне эта строчка дала целую главу. Анна лишена этих радостей заниматься этой женской стороной жизни, потому что она одна, все женщины от нее отвернулись, и ей не с кем поговорить обо всем том, что составляет обыденный, чисто женский круг занятий”».

Итак, по мнению писателя, занятия вне домашних, чисто женских забот для женщины недопустимы – это все пустая блажь.
А ведь в то время, когда Толстой писал «Анну Каренину», та же самая Анна находилась рядом с ним – его жена, Софья Андреевна Толстая. С. А. Толстая (в девичестве Берс) была хорошо образована, знала французский и немецкий языки, имела университетский диплом домашней учительницы, полученный экстерном, умела рисовать, играть на фортепьяно и обладала несомненным литературным талантом и тонким вкусом. Ею написаны детские рассказы (книга «Куколки-скелетцы»), в «Журнале для всех» под псевдонимом «Усталая» была напечатана ее поэма в прозе «Стоны», она писала повести, стихи и мемуарные очерки. В течение всей своей жизни, с небольшими перерывами, Софья Андреевна вела дневник, который стал заметным и своеобразным явлением в мемуаристике и литературе о Толстом. Это не говоря о том, что на протяжении многих лет Софья Андреевна оставалась верной помощницей мужа в его делах: переписчицей рукописей, переводчиком (она переводила его философские сочинения на французский язык), секретарем, издателем его произведений. После смерти Толстого Софья Андреевна продолжила издательскую деятельность, выпустив свою переписку с мужем, завершила издание собрания сочинений писателя.

Современники знали Софью Андреевну и как общественную деятельницу. Широкий отклик получили ее публичные обращения к общественному мнению, когда нужно было (как, например, в дни голода 1891--1893 гг.) привлечь внимание людей к важным общественным начинаниям Толстого. В этих случаях Софья Андреевна становилась рядом с мужем и отдавала начатому делу свои силы, средства и недюжинные организаторские способности. Немало ее заслуг и в том, как успешно она боролась за выход в свет запрещенных сочинений мужа, смело отстаивая их в цензуре, в сенате и даже перед самим царем. В 1901 году, во время отлучения его от церкви, Софья Андреевна публично выступила в его защиту, и ее гневные письма читались всей Россией.

В Ясной Поляне, как и в городе, ее жизнь была предельно насыщена: Софья Андреевна разбирала переписку мужа, отвечала на письма, сортировала приходившие ему книги и вносила их в каталог, собирала и вклеивала в альбом газетные вырезки, занималась фотографией, проявляла и печатала полученные снимки. Софья Андреевна создала уникальную коллекцию фотографий, которую смело можно назвать летописью последних двадцати лет жизни Льва Николаевича.
Она освоила дактилографию, уже в зрелые годы увлеклась живописью и достигла в этом больших успехов, делала копии семейных портретов, занималась музицированием.

Пытаясь соответствовать толстовскому идеалу жены, Софья Андреевна принимала у себя просителей из деревни, разрешала споры, а со временем открыла в Ясной Поляне лечебницу, где сама осматривала страждущих и помогала, насколько ей хватало знаний и умения.
И вся эта деятельность велась одновременно с нескончаемыми домашними хлопотами, с воспитанием и обучением детей. Она учила их русской грамоте, французскому и немецкому языкам, танцам, игре на фортепьяно. С девочками занималась домоводством, приобщала их к шитью, вышивке, вязанию, чем занималась и сама, одевая семью: шила блузы для мужа и повседневную одежду себе и детям.
А ведь на ее плечах еще лежало хозяйство Ясной Поляны и Самарские имения.

Софья Андреевна любила посещать столичные концерты и театральные премьеры, была знакома со многими художниками и писателями. В многолетней дружбе с графиней Толстой находились А. Фет, И. Репин, Н. Ге, В. Стасов, И. А. Гончаров и многие другие деятели культуры, неизменно отмечавшие наряду с гостеприимством и доброжелательностью ее живой ум и тонкий вкус.
Художник Л. Пастернак видел в Софье Андреевне выдающегося человека: «…Она во многих отношениях была крупным, выдающимся человеком — в пару Льву Николаевичу… Софья Андреевна сама по себе была крупной личностью». И. Бунин прямо говорил: «Очень талантлива художественно». Часто бывавший в Ясной Поляне Афанасий Фет искренне восхищался Софьей Андреевной и писал Толстому: «Жена у Вас идеальная, чего хотите прибавьте в этот идеал, сахару, уксусу, соли, горчицы, перцу, амбре - все только испортишь».

Вот такая деятельная, разносторонняя личность с богатейшим внутренним миром находилась бок- о- бок с гениальным писателем все 48 лет совместной жизни. Увы, эту индивидуальность муж, великий Л. Н. Толстой, не понимал и не воспринимал, С. А. Толстая не соответствовала его принципам.

Из дневников С. А. Толстой.
« 18 февраля 1898
Вчера вечером меня поразил разговор Л. Н. [Л. Н. Толстой - прим. моё] о женском вопросе. Он и вчера, и всегда против свободы и так называемой _р_а_в_н_о_п_р_а_в_н_о_с_т_и_ женщины; вчера же он вдруг высказал, что у женщины, каким бы делом она ни занималась: учительством, медициной, искусством -- у ней одна цель: половая любовь. Как она ее добьется, так все ее занятия летят прахом.
Я возмутилась страшно таким мнением и стала упрекать Льву Николаевичу за его этот вечный,-- столько заставивший меня страдать, -- циничный взгляд его на женщин. Я ему сказала, что он потому так смотрел на женщин, что до 34 лет не знал близко ни одной порядочной женщины. И то отсутствие дружбы, симпатии душ, а не тел, то равнодушное отношение к моей духовной и внутренней жизни, которое так мучает и огорчает меня до сих пор, которое так сильно обнажилось и уяснилось мне с годами,-- то и испортило мне жизнь и заставило разочароваться и меньше любить теперь моего мужа» (выделено автором).

*

Несомненно, что некоторые виды деятельности Софьи Андреевны вошли в роман как занятия Анны. Так же несомненно, что и некоторые черты характера С. А. Толстой отразились в Анне. Увы, скорее всего, это были негативные, истероидные черты. Известно, что и сам Толстой, и его жена обладали очень непростыми характерами: нервные срывы, истерики, тяжелая ревность были присущи обоим. С годами ссоры учащались, все чаще срывался Толстой, конфликты становились глубже, истерики Софьи Андреевны – невыносимее. Практически каждая ссора завершалась ее угрозами и попытками самоубийства. Она пыталась утопиться, застрелиться, отравиться опиумом,.. Когда Толстой ушел из дома, графиня плакала, не переставая; била себя в грудь то тяжёлым пресс-папье, то молотком, колола себя ножами, ножницами, хотела выброситься в окно, бросалась в пруд…

Нервна, истерична и Анна, особенно в последний период жизни, в Москве.
Надо заметить, что образы Анны и Вронского и окружающая их обстановка вобрали в себя все то, что претило автору. Источником и первопричиной такого негатива и трагических судеб любовников, как я уже говорила, был адюльтер и их незаконный брак. Он держит Анну в постоянной тревоге за свое будущее: «Ты пойми, – говорит она Долли, – я не жена; он [Вронский – прим. моё] любит меня до тех пор, пока любит». Незаконное сожительство становится основанием для отказа Анны от рождения детей от Вронского: «Как я могу желать детей? Я не говорю про страдания, я их не боюсь. Подумай, кто будут мои дети? Несчастные дети, которые будут носить чужое имя. По самому своему рождению они будут поставлены в необходимость стыдиться матери, отца, своего рождения».

Заканчивается счастливый период любви в Италии и Воздвиженском. Любовники переезжают в Москву, и характер Анны резко меняется. Она становится истеричной, болезненно ревнивой, недоверчивой по отношению к Вронскому. Это состояние началось еще в деревне, но в Москве оно усилилось и выросло до патологических размеров. Город (который Толстой не любил) с его соблазнами, с более широким кругом общения, с привычным укладом прежней блестящей жизни окончательно разъединяет названных супругов.
Анне все кажется (или это на самом деле?), что Вронский охладевает к ней. Ей все время не хватает его любви. Несмотря на то, что Анна нашла себе занятия, о которых я говорила выше, они не спасают ее от душевных мук и одиночества. Вронский ведет привычный образ жизни: выезжает в свет, который закрыт для Анны, занимается общественной деятельностью, встречается с приятелями, Анна все чаще остается дома одна, замыкаясь в своем несчастье. Кроме того, Вронский (так же, как и Толстой) считает занятия Анны блажью, опеку чужих детей и ее привязанность к ним «ненатуральными», неискренними. Разговоры любовников нередко перерастают в ссоры, истерики Анны заканчиваются мыслями и намеками о самоубийстве. Раздражение друг другом становится теперь основой их отношений.

Вот так, по мнению Толстого-моралиста, заканчивается любая незаконная связь. Им выстроена логическая цепочка развития отношений любовников: незаконная любовь – измена супругу и связь на стороне – незаконное сожительство любовников – отказ от детей – замена настоящих семейных ценностей на мнимые и пустота в отношениях – раздражение друг другом – конец любви.

Нереализованную любовь, которую она должна была отдать своим детям, Анна полностью перекладывает на Вронского и, прямо-таки, душит ею возлюбленного (гораздо позже Толстой напишет в дневнике: «Женщины рождают, воспитывают нас, дают наслаждение, потом начинают мучать, потом развращают и потом убивают»). Вопрос любви стал навязчивой идеей Анны, прямо-таки, переходящей в паранойю. Она испытывает свои чары на молодых людях, в том числе и на Левине, добиваясь положительного результата.
Но в заочном споре между матерью семейства Долли и красавицей Анной пальму первенства Толстой отдает Долли: «Я, — думала она [Долли – прим. моё], — не привлекала к себе Стиву; он ушел от меня к другим, и та первая, для которой он изменил мне, не удержала его тем, что она была всегда красива и весела. Он бросил ту и взял другую. И неужели Анна этим привлечет и удержит графа Вронского? Если он будет искать этого, то найдет туалеты и манеры еще более привлекательные и веселые. И как ни белы, как ни прекрасны ее обнаженные руки, как ни красив весь ее полный стан, ее разгоряченное лицо из-за этих черных волос, он найдет еще лучше, как ищет и находит мой отвратительный, жалкий и милый муж». Однако, ветреный Стива семью не бросает, а терпеливая и чадолюбивая Долли все рожает и рожает от него детей… А потому, на взгляд Толстого, семья Облонских – это более достойный и правильный союз, чем внебрачный союз Вронского и Анны, ограничившей количество детей.

Позже, более четко оформляя свои мысли, изложенные в романе, Л. Н. Толстой в статье «Так что же нам делать?» 1885г. писал: «Овладела мужчиной не бездетная женщина, а мать,… Та же женщина, которая искусственно делается бездетною и пленяет мужчину своими плечами и локонами,— это не властвующая над мужчиной женщина, а развращенная мужчиной, опустившаяся до него, до развращенного мужчины, женщина, сама, так же как и он, отступающая от закона и теряющая, как и он, всякий разумный смысл жизни».
В статье «Послесловие к “Крейцеровой сонате”» (первая редакция статьи вышла в 1889г.)Толстой становится еще категоричнее: «…надо, чтобы изменился взгляд на плотскую любовь, чтобы мужчины и женщины воспитывались бы в семьях и общественным мнением так, чтобы они и до и после женитьбы не смотрели на влюбление и связанную с ним плотскую любовь как на поэтическое и возвышенное состояние, как на это смотрят теперь, а как на унизительное для человека животное состояние, и чтобы нарушение обещания верности, даваемого в браке, казнилось бы общественным мнением по крайней мере так же, как казнятся им нарушения денежных обязательств и торговые обманы, а не воспевалось бы, как это делается теперь, в романах, стихах, песнях, операх и т. д.».
О рождении и воспитании детей он говорит следующее: «Нехорошо употреблять средства против рождения детей, во-первых, потому, что это освобождает людей от забот и трудов о детях, служащих искуплением плотской любви, а во-вторых, потому, что это нечто весьма близкое к самому противному человеческой совести действию — убийству. (…) …в нашем обществе, в котором дети представляются или помехой для наслаждения, или несчастной случайностью, или своего рода наслаждением, когда их рождается вперед определенное количество, эти дети воспитываются не в виду тех задач человеческой жизни, которые предстоят им как разумным и любящим существам, а только в виду тех удовольствий, которые они могут доставить родителям» (там же).

***

@темы: история, другой взгляд на, разговоры, споры, обсуждения, литература, Страсти по Анне

---

Страсти по Анне

XI

Союз Вронского и Анны (продолжение)
И еще раз об Анне и ее браках
Вернемся к Анне и ее брачным союзам еще раз. Мы уже видели ее в замужестве с Карениным, когда все ее эмоции и чувства подавлялись, но Толстой неоднократно подчеркивал ее красоту, ум, наблюдательность, искренность и хорошие манеры. Анна вызывала симпатию у всех, с кем общалась, к ее словам прислушивались, ею очаровывались. Толстой говорит и о спокойной любви Анны к своему мужу, доверии и открытости в их отношениях до ее рокового знакомства с Вронским.

После же поездки в Москву, знакомства с Вронским и случайной встречи с ним на станции по дороге назад, в Петербург, Анна резко переменилась. Домой вернулась другая Анна, Толстой показывает, что она чужими глазами смотрит на мужа – он становится ей неприятен даже чисто внешне, на какое-то мгновение она разочаровывается в сыне, она не говорит Каренину о Вронском, это было впервые: раньше между супругами тайн не существовало, и о своих неудачливых поклонниках Анна рассказывала. Перемены в Анне тем более неожиданны, что о ее влюбленности во Вронского речи пока не идет. Сама она была склонна считать общение с ним на балу и встречу на станции только эпизодами светской жизни, не стоящими внимания. Но начало трагедии Толстым-моралистом положено, а дальше идет нагнетание ситуации: влюбленный Вронский начинает прямо-таки преследовать Анну, ездить туда, где мог бы ее встретить, перекинуться с ней хотя бы 2-3 фразами, а когда можно, говорить о своей любви. И хотя Анна не отвечала на его чувства, она уже делала шаги навстречу: в первую очередь, поменяла свой круг общения. Если до поездки в Москву она входила в узкий кружок «совести петербургского общества» – «добродетельных и набожных женщин» (правда, старых и некрасивых) и «умных, ученых, честолюбивых мужчин», то после возвращения Анна предпочитала круг Бетси Тверской, жены ее двоюродного брата и одновременно двоюродной сестры Вронского. Это был настоящий петербургский свет, «свет балов, обедов, блестящих туалетов, свет, державшийся одною рукой за двор». Анна стала избегать «нравственных друзей своих и ездила в большой свет. Там она встречала Вронского и испытывала волнующую радость при этих встречах». Вскоре Анна поняла, что преследование Вронского ей не только приятно, но и «что оно составляет весь интерес ее жизни». Соблазнение невинной Анны Вронским через Бетси, прямо-таки, идет по рецептам соблазнения Наташи Ростовой Анатолем Курагиным с помощью своей сестры Элен! Правда, Анна уже не наивная юная девушка, она обладает и трезвым умом и характером, однако, Толстой-моралист ведет свою линию: Вронский – коварный соблазнитель, Анна – невинная жертва, становящаяся на путь разврата. Впрочем, и Анна с самого начала знакомства с Вронским показана с некоей червоточинкой, как заметила Кити, «было что-то ужасное и жестокое в ее прелести», «что-то ужасное, бесовское и прелестное».

Хотя поначалу Толстой и не объяснил причину столь резкой перемены в Анне – от уважительно-любовного отношения к мужу до его неприятия, но по мере разворачивания действия и более глубокого проникновения в характеры героев, становится ясно, что настоящей любви и настоящего взаимопонимания у Анны в браке с Карениным не было. И как только проясняется сущность Каренина – сухого, язвительного, не очень умного, зашоренного человека с бюрократическим языком и мышлением, становится понятно, почему Анна отдала предпочтение Вронскому: ее живая, искренняя и эмоциональная натура потянулась к такому же живому человеку.

Так что все полумистические нагнетания, которыми автор хочет показать уход Анны от Промысла Божьего к дьявольским соблазнам и представить ее демонической, роковой женщиной, становятся совершенно излишними (черное платье Анны на балу; вид Вронского в вальсе с Карениной: «Куда делась его всегда спокойная, твердая манера и беспечно спокойное выражение лица? Нет, он теперь каждый раз, как обращался к ней, немного сгибал голову, как бы желая пасть пред ней, и во взгляде его было одно выражение покорности и страха»; вид Анны, вступившей на порочный путь: «Анна шла, опустив голову и играя кистями башлыка. Лицо ее блестело ярким блеском; но блеск этот был не веселый — он напоминал страшный блеск пожара среди темной ночи», «Она чувствовала себя одетою в непроницаемую броню лжи. Она чувствовала, что какая-то невидимая сила помогала ей и поддерживала ее», «смеющиеся, страшные теперь … своею непроницаемостью глаза», «— Поздно, поздно, уж поздно, — прошептала она с улыбкой. Она долго лежала неподвижно с открытыми глазами, блеск которых, ей казалось, она сама в темноте видела» и т.п.). Так же полумистически страшно описано и первое соитие Анны и Вронского, ни о какой любви и страсти речь не идет – только стыд, душевная боль, унижение… Любовники встали на путь позора, и их роман, начавшийся так пугающе, не мог не привести к трагическому финалу! При описании этой сцены Толстой постоянно сравнивает Вронского с убийцей, погубившим тело и душу Анны: «Он же чувствовал то, что должен чувствовать убийца, когда видит тело, лишенное им жизни. Это тело, лишенное им жизни, была их любовь, первый период их любви. … И с озлоблением, как будто со страстью, бросается убийца на это тело, и тащит, и режет его; так и он покрывал поцелуями ее лицо и плечи. … Да, эти поцелуи — то, что куплено этим стыдом. … Да, и эта одна рука, которая будет всегда моею, — рука моего сообщника. …Лицо ее [Анны – прим. моё] было все так же красиво, но тем более было оно жалко.
— Все кончено, — сказала она. — У меня ничего нет, кроме тебя. Помни это.» (Вспоминается знаменитое: «Любовь выскочила перед нами, как из-под земли выскакивает убийца в переулке, и поразила нас сразу обоих! Так поражает молния, так поражает финский нож!..» И в том и в другом романе – «дьявольская» трагическая любовь…)
Толстой-моралист выносит приговор супружеской измене и изменникам: не возлюбленные – сообщники, не любовь – а стыд, унижение и страх, не страсть – убийство душ и тел, не счастье – отчаянье. Анна в своей порочности становится жалкой и неприкаянной.

В первых частях романа еще преобладает Толстой-моралист, показывая порочное и одновременно жалкое состояние Анны. До физической измены, почти целый год, она хладнокровно лжет мужу, упиваясь любовными ухаживаниями Вронского и идя им навстречу, все глубже погружается в «дух зла и обмана», втягивая в этот омут и своего мужа. И вдруг опять необъяснимый резкий переход: после первого же соития с любовником Анна чувствует себя преступницей, становится жалкой, потерянной. Ужас измены, охвативший ее в этот раз, уже не отпускает никогда.

По ходу действия романа Толстой-моралист уступает Толстому-реалисту, и Анна предстает перед нами совсем в другом свете. Она перестает быть символом «роковой женщины» или «преступницы», она становится живым человеком. Со сцены красносельских скачек, с момента объявления Вронскому о своей беременности Анна рисуется Толстым страдающей, мятущейся, преодолевающей трудности, добивающейся счастья, сильной, цельной личностью. Толстой, наконец-то, отбрасывает морализаторские обличения, ненужную мистику и без этой мишуры становится видной большая настоящая любовь между Анной и Вронским.
Метания Анны после падения Вронского на скачках – это боль любящей женщины. Переживания за любимого заставили Анну признаться мужу в своей измене. И, как мы знаем, их роли переменились: теперь Анна хочет жить по правде, а благонравный супруг заставляет ее лгать перед светом и жить в этой лжи.

Сильная и цельная натура Анны не вписывается в общеустановленные светские правила: женщины петербургского света искусно лавируют между мужьями и любовниками, соблюдая внешние правила приличия. Практически все знают друг о друге всё: кто с кем изменяет, кто как живет; зачастую и мужья и жены знают о любовниках и любовницах своих половинок, но к этим связям относятся легко. Как нам известно и из истории второй половины XIX в. и из романа, многие любовные пары соединялись в незаконных браках или через развод. Почему же из любви Анны и Вронского Толстой сделал трагедию со смертельным исходом? Складывается впечатление, что Толстой в процессе написания романа настолько реалистично показал настоящую любовь и настоящие отношения между мужчиной и женщиной, что сам испугался: Анна и Вронский – вот истинные, хоть и невенчанные, супруги, а церковный брак Карениных – случайная ошибка. Так можно ли осуждать Анну за то, что она хочет жить с любимым человеком не по лжи? – к такому выводу может придти читатель. Оправдания нарушения клятвы верности, принесенной у алтаря, Толстой-моралист допустить не мог. Он поставил задачу осудить неверную жену, в черновых вариантах книги наметил пути выполнения этой задачи и, пробираясь через противоречия реализма и ханжеского морализаторства, все-таки довел этот путь до конца.

Из-за этих противоречий в романе возникают некоторые нелогичности, например, никак не может решиться вопрос с разводом. «Коварный соблазнитель» Вронский настаивает на разводе на протяжении всего романа. Он твердо намерен жить с Анной семьей, воспитывать свою дочь, завести еще детей. Анна его любит и хочет жить с ним. Казалось бы, что им мешает это сделать? Но Анна и Каренин постоянно колеблются, постоянно меняют свои решения о разводе, и, в конце концов, отказываются от него. Каренин мотивирует отказ своей ответственностью за дальнейшую судьбу Анны и сына (см. главу VII Семья Карениных. Каренин). Анна же – нежеланием оставлять Сережу после развода мужу. Все эти причины, разумеется, имели под собой основания, но были вполне решаемы, и предпосылки для этих решений Толстой-реалист показывал: Каренин простил Анну и Вронского, принял их дочь, так что впоследствии с ним можно было бы договориться о судьбе Сережи, да и развод, хоть и с большими проволочками, но можно было оформить. Однако, по этому направлению своих героев Толстой не повел.

Некоторыми деталями писатель старается подтвердить правильность своего замысла. Так, Анна, после признания во всем мужу, уже вполне собравшаяся разъехаться с ним, уложившая вещи для отъезда, получив письмо от Каренина с требованием сохранения семьи, вдруг отменяет свое решение и покорно подчиняется его воле. Ненавидя супруга, желая соединиться с любимым, она, тем не менее, чувствует себя преступницей, и… оставляет все как есть. «Она знала вперед, что все останется по-старому, и даже гораздо хуже, чем по-старому. Она чувствовала, что то положение в свете, которым она пользовалась и которое утром казалось ей столь ничтожным, что это положение дорого ей, что она не будет в силах променять его на позорное положение женщины, бросившей мужа и сына и соединившейся с любовником; что, сколько бы она ни старалась, она не будет сильнее самой себя. Она никогда не испытает свободы любви, а навсегда останется преступною женой, под угрозой ежеминутного обличения, обманывающею мужа для позорной связи с человеком чуждым, независимым, с которым она не может жить одною жизнью», – объясняет поведение Анны Толстой-моралист.

Так же для подтверждения своей правоты Толстой приправляет роман целой россыпью полунамеков на нерешительность и отказ Вронского от возложения на себя ответственности за Анну. Причем, эти намеки возникают уже с начальных сцен связи героев. Узнав о беременности Анны и в первом порыве потребовав от нее оставить мужа и соединиться с ним, позже Вронский колеблется: «”Если я сказал оставить мужа, то это значит соединиться со мной. Готов ли я на это? Как я увезу ее теперь, когда у меня нет денег? Положим, это я мог бы устроить... Но как я увезу ее, когда я на службе? Если я сказал это, то надо быть готовым на это, то есть иметь деньги и выйти в отставку”. И он задумался».
При обсуждении с Анной письма ее мужа в нем уже не было твердости и уверенности, которых ждала от него Анна: «И тут же в его голове мелькнула мысль … что лучше не связывать себя, — и он знал, что эту мысль он не может передать ей.
Прочтя письмо, он поднял на нее глаза, и во взгляде его не было твердости. … Она знала, что, что бы он ни сказал ей, он скажет не все, что он думает. И она поняла, что последняя надежда ее была обманута. Это было не то, чего она ожидала» и т.д. и т.п.
Здесь же можно вспомнить и наблюдение Долли, увидевшей бесправность любовницы (а не хозяйки дома и жены) Анны в поместье Вронского; ревность Анны к возможным пассиям любовника, ради которых он может оставить ее; нарастающую холодность в их отношениях; постоянные сомнения Анны в его любви…

Все эти негативные моменты возникают на фоне настоящей страсти и любви Анны и Вронского. Ради друг друга они идут против своих близких, против всего света: Вронский жертвует карьерой, выходит в отставку, ссорится с матерью и братом, Анна подвергается унижениям и осуждению света, моральным мучениям, тирании Каренина, разлуке с сыном. Но, несмотря на все препоны, любящие люди сошлись в семейный союз. О том, каков он был, мы говорили в главе XI «Союз Вронского и Анны. Л. Толстой vs союза Анны и Вронского». Так что вышеизложенные детали, имеющие целью очернить этот союз, опять-таки выглядят нелогичными. Они выглядят еще более нелогичными, когда Толстой-реалист показывает своих героев и их отношения в развитии.

И Вронский, и Анна как личности не стоят на месте, они работают над собой, развиваются, при этом все больше роднясь. Оставаясь хорошей хозяйкой дома, Анна становится интеллектуальной личностью с широким кругозором, интересной своему спутнику жизни, имеющей с ним общие цели. Она резко отличается от светских дам, занятых только сплетнями и любовными интрижками, чьи интересы ограничены лишь семьей и бытом. Как я уже говорила, это не просто союз страстных любовников – это союз единомышленников, двух любящих людей, составляющих единое целое. Разлад в такой семье трудно представить – он попросту нелогичен.

*

Выйдя в свет, роман сразу же привлек к себе огромное внимание публики и критиков. В изложении Толстым истории Анны каждый находил подтверждение своих взглядов на семейный вопрос. Читатели разделились на две «партии» - «защитников» и «судей» Анны. Сторонники женской эмансипации ни минуты не сомневались в правоте Анны и были не довольны трагическим концом романа. «Толстой очень жестоко поступил с Анной, заставив ее умереть под вагоном, не могла же она всю жизнь сидеть с этой кислятиной Алексеем Александровичем», — говорили некоторые девушки-курсистки.

Ретивые поборники «свободы чувства» считали уход Анны от мужа и сына делом столь простым и легким, что прямо-таки недоумевали: почему мучается Анна, что ее гнетет? Читатели, близкие к лагерю революционеров-народников, упрекали Анну не за то, что она ушла от ненавистного мужа, разрушив «паутину лжи и обмана» (в этом она, безусловно, права), а за то, что она целиком поглощена борьбой за личное счастье, в то время как лучшие русские женщины (Вера Фигнер, Софья Перовская, Анна Корвин-Круковская и сотни других) полностью отреклись от личного во имя борьбы за счастье народа!

«Русский вестник» — монархический и великосветский журнал — превозносил новое сочинение Толстого. Этого было достаточно, чтобы вызвать бурю негодования в радикальной прессе.

Разделились и мнения знаменитых писателей, в особенности, по отношению к первым главам романа. Если А. А. Фета, Н. Н. Страхова, Н. С. Лескова они привели в восхищение, то И. С. Тургенева, Ф. М. Достоевского, В. В. Стасова, напротив, разочаровали.
М. Е. Салтыков-Щедрин вообще определил все произведение как «коровий роман»: «Ужасно думать, что ещё существует возможность строить романы на одних половых побуждениях. Ужасно видеть перед собой фигуру безмолвного кобеля Вронского. Мне кажется это подло и безнравственно. И ко всему этому прицепляется консервативная партия, которая торжествует. Можно ли себе представить, что из коровьего романа Толстого делается какое-то политическое знамя?».
«Толстой, ты доказал с терпеньем и талантом,
Что женщине не следует “гулять”
Ни с камер-юнкером, ни с флигель-адъютантом,
Когда она жена и мать», – ехидничал Н. А. Некрасов, высказывая противоположное мнение.
Ф. М. Достоевский же отмечал психологические глубины характеров описываемых героев: «В “Анне Карениной” проведен взгляд на виновность и преступность человеческую… Ясно и понятно до очевидности, что зло таится в человечестве глубже, чем предполагают лекаря-социалисты, что ни в каком устройстве общества не избегнете зла, что душа человеческая останется та же, что ненормальность и грех исходят из нее самой…» (из «Дневника писателя» за 1877г.).

Разумеется, что такое разночтение произведения исходит из противоречивой подачи Толстым истории Анны. Писатель, в начале романа взявший решительный курс на морализаторство и всемерную защиту патриархального брака, по ходу действия значительно понижает свой пафос, максимально приближая повествование к жизненным реалиям, хотя и придерживается избранного пути до конца произведения. Его герои становятся не однозначными «черно-белыми» символами, а живыми людьми, со всеми достоинствами и недостатками, со своей правдой жизни, судить которых оказалось весьма непросто.
В конце концов, Толстой, если не полюбил, то, по крайне мере, значительно подобрел к Анне. В одном из своих писем он говорил: «Я с ней вожусь, как с воспитанницей, которая оказалась дурного характера. Но не говорите мне о ней дурного, или, если хотите, с m`enagement, она все-таки усыновлена».

Сила Толстого-реалиста в книге так велика, что сыграла с автором злую шутку: со временем роман стали трактовать вовсе не так, как предполагал писатель. Общество увидело в нем не осуждение неверной жены и высшую кару за измену, а протест женщины против домостроевского уклада, ее борьбу за право любить и жить своей жизнью, столкновение Анны с лицемерным и жестоким высшим светом, погубившим ее морально и физически.

@темы: история, другой взгляд на, разговоры, споры, обсуждения, литература, Страсти по Анне

---

Страсти по Анне

XI

Союз Вронского и Анны (продолжение)
Л. Толстой vs союза Анны и Вронского (окончание)
Как нам уже известно, противоположностью этому несчастливому греховному союзу является брак Левина. Толстой, описывая трудности начального периода становления этой семьи, возлагает на нее обязанность стать образцом патриархальной семьи нового времени. Молодые люди поженились не по указке родителей и не по безрассудной слепой страсти, а по разумной и крепкой любви, трудности притирки друг к другу в медовый месяц впоследствии улаживаются. Муж, согласно толстовским принципам построения семейных отношений, занимается нравственным самосовершенствованием, руководит семьей, решает общие хозяйственные вопросы по имению, вникает в государственные экономико-политические проблемы и пишет книгу, жена – вся в домашних хлопотах и заботах о ребенке (естественно, предполагается, что детей Кити будет рожать, сколько Бог пошлет).

Такую же семью в реальности хотел построить и сам Л. Н. Толстой. Что же получилось на самом деле?
Уже на пятнадцатый день после свадьбы юная графиня Толстая помечает в своей записной книжке: «…стала я сегодня вдруг чувствовать, что он и я делаемся как-то больше и больше сами по себе».
В свою очередь и Лев Николаевич жаловался в своем дневнике на молодую жену: «Ее характер портится с каждым днем, я узнаю в ней и Поленьку и Машеньку с ворчаньем и озлобленными колокольчиками».
«Ужасно, страшно, бессмысленно, – размышляет будущий классик на первом же году супружеской жизни, за полтора месяца до рождения первенца, – связывать свое счастье с материальными условиями – жена, дети, здоровье, хозяйство, богатство».
Эти записи начала трудного брака перемежаются с признаниями в любви: «Счастье семейное поглощает меня»; «Мне так хорошо, так хорошо, я так ее люблю…» (Из дневника Л. Толстого, 5 января и 8 февраля 1863 года, спустя несколько месяцев после свадьбы.)
Вспоминает С. Л. Толстой, сын писателя: «…разлад между моими родителями, уже тлевший в конце 70-х годов, после переезда в Москву разгорался все более и более. В этом разладе я не могу винить ни отца, ни мать. Оба были по-своему правы и неправы.
Разлад особенно обострился в 1884 и 1885 годах. Это видно из дневников отца. В мае 1884 года он там писал о своем одиночестве в семье». Связан этот разлад был, конечно же, с переломом мировоззрения Толстого, который жена не поддерживала, встав на защиту интересов семьи и детей.
Со своими разочарованиями в жизни Толстой стал скучен, сумрачен, раздражителен, часто из-за мелочей ссорился с женой и из прежнего веселого и жизнерадостного главы семейства превратился в строгого проповедника и обличителя. Он создает общество трезвости, становится вегетарианцем, бросает курить.

В конце 1899 года Толстой пишет горькие вещи: «К браку приманивает половое влечение, принимающее вид обещания, надежды на счастье, которое поддерживает общественное мнение и литература; но брак есть… страдание, которым человек платится за удовлетворенное половое желание. Главная причина этих страданий та, что ожидается то, чего не бывает, а не ожидается то, что всегда бывает». «Брак скорее пересечение двух линий: как только пересеклись, так и пошли в разные стороны».
В конце концов, пути супругов настолько разошлись, что они совершенно перестали понимать и интересоваться внутренним миром друг друга. «По старой памяти я разбегусь с своими интересами, мыслями – о детях, о книге, о чем-нибудь – и вижу удивленный, суровый отпор, как будто он хочет сказать: “А ты еще надеешься и лезешь ко мне с своими глупостями?”» – писала графиня Толстая.

Огромные разногласия, приводящие к жестоким ссорам, возникали у супругов и насчет рождения и выращивания детей. Как мы знаем, Толстой ратовал за большую семью с многочисленным потомством. Софья Андреевна перенесла девятнадцать беременностей, родила тринадцать детей, пятеро умерли маленькими, дочь Маша – взрослой, в 1906 году. Тяжелые беременности с интервалом, примерно, в два года, с трудными родами и осложнениями изматывали ее. По настоянию мужа, несмотря на плохое здоровье, она отказывалась от кормилиц и нянек, всю себя посвящая младенцам. Лев Николаевич относился к недомоганиям супруги раздраженно, не понимая их тяжести для женщины, добиваясь исполнения своих требований к жене, в частности, к отказу от кормилиц. Так, после рождения первенца у С. А. Толстой началось воспаление груди, кормить она совершенно не могла, и врачи настаивали на лечении матери и кормилице для ребенка. Толстой, считая болезнь вымышленной, а молодую жену испорченной «цивилизацией», упорствовал на грудном вскармливании сына супругой. С большим трудом, с ссорами, с вмешательством отца Софьи Андреевны в урегулирование ситуации, кормилицу, все же, удалось нанять. Но Л. Толстой отказался входить в детскую, не желая видеть своего наследника у груди незнакомой женщины. Почему крестьянка способна делать то, что графиня Толстая считает выше своих сил?
Вообще, к очередным родам Софьи Андреевны в доме не относились, как к выдающемуся событию – это же был ее «труд», наложенный на нее Богом и принципами мужа... А Софья Андреевна в письмах к близким друзьям откровенно признавалась: «Живу под страхом беременности…», «Кормлю и с ужасом понимаю, что опять беременна». После пятого ребенка она хотела принимать предохраняющие лекарства, что до глубины души возмутило Толстого и стало первым глубоким конфликтом, сказавшимся на их отношениях.
После появления на свет сына Ванечки, которого Софья Андреевна родила в 44 года, она отказалась от дальнейшего продолжения рода. «– Ты перестала быть мне женой! – кричал граф. – Кто ты? Мать? Ты не хочешь больше рожать детей! Подруга моих ночей? Даже из этого ты делаешь игрушку, чтобы взять надо мной власть!».

Стараясь соответствовать требованиям мужа, Софья Андреевна стала самой первой помощницей во всех его начинаниях, защитницей перед власть имущими, хозяйкой большого дома, прекрасной матерью, интересной личностью, но… духовные пути их судеб снова так и не сошлись.
Через сорок лет совместной жизни Софья Андреевна не без грустной иронии констатировала:
«…гению надо создать мирную, веселую, удобную обстановку, гения надо накормить, умыть, одеть, надо переписать его произведения бессчетное число раз, надо его любить, не дать поводов к ревности, чтоб он был спокоен, надо вскормить и воспитать бесчисленных детей, которых гений родит, но с которыми ему возиться и скучно, и нет времени».
В книге «Моя жизнь» Софья Андреевна писала: «…Он ждал от меня, бедный, милый муж мой, того духовного единения, которое было почти невозможно при моей материальной жизни и заботах, от которых уйти было невозможно и некуда. Я не сумела бы разделить его духовную жизнь на словах, а провести ее в жизнь, сломить её, волоча за собой целую большую семью, было немыслимо, да и непосильно».

Идеальной семьи не получилось, духовного родства между мужем-идеалистом, не желающим приземляться на грешную землю, и женой-материалисткой, не могущей взлететь к нему, не вышло.
Вникнуть в новые идеи мужа, прислушаться к нему, разделить его переживания Софье Андреевне было попросту некогда. Слишком много обязанностей было на нее возложено мужем: «Этот хаос бесчисленных забот, перебивающих одна другую, меня часто приводит в ошалелое состояние, и я теряю равновесие. Ведь легко сказать, но во всякую данную минуту меня озабочивают: учащиеся и болящие дети, гигиеническое и, главное, духовное состояние мужа, большие дети с их делами, долгами, детьми и службой, продажа и планы самарского именья... издание новое и 13 часть с запрещенной «Крейцеровой сонатой», прошение о разделе с овсянниковским попом, корректуры 13 тома, ночные рубашки Мише, простыни и сапоги Андрюше; не просрочить платежи по дому, страхование, повинности по именью, паспорты людей, вести счеты, переписывать и проч. и проч. - и все это непременно непосредственно должно коснуться меня».

Противоречия, заложенные Толстым, в самих принципах построения своей семьи («Мужчина для исполнения воли Бога должен служить Ему и в области физического труда, и мысли, и нравственности: он всеми этими делами может исполнить свое назначение. Для женщины средства служения Богу суть преимущественно и почти исключительно (потому что кроме нее никто не может этого сделать) — дети»), отказывавших женщине в равных личностных правах с мужчиной, потерпели сокрушительное фиаско (выделено мной).

Чем кончился брак Толстых известно: с каждым годом конфликты обострялись, ссоры переходили в истерики Софьи Андреевны с угрозами самоубийства и нервные срывы Льва Николаевича. Супруги становились все более подозрительны и нетерпимы друг к другу. Дети разделились на два лагеря: дочери, живущие с родителями, поддерживали отца и были восторженными почитательницами его идей, взрослые сыновья, живущие отдельно своими семьями, стояли на стороне матери. Открытая вражда, непонимание, подозрительность и недоверие разобщили некогда дружную семью. Несколько раз Толстой собирался разводиться с женой, пытался уйти из дома и, наконец, в 82-летнем возрасте выполнил это…
Судя по всему, Левиных ждет такой же финал. Уже в самом начале совместного пути супруги разобщены: Левин развивается духовно и нравственно, но не посвящает молодую жену в свои искания, она же, вся в материальных заботах о делах насущных, попросту не знает и не понимает, о чем мыслит ее муж. Характерна одна цитата из романа, показывающая, насколько далеки Кити и Константин друг от друга: Левин размышляет о Боге, вере, добре и выводит свои «законы добра», в это время он видит жену. «При свете молнии она рассмотрела все его лицо и, увидав, что он спокоен и радостен, улыбнулась ему.
“Она понимает, — думал он, — она знает, о чем я думаю. Сказать ей или нет? Да, я скажу ей”. Но в ту минуту, как он хотел начать говорить, она заговорила тоже.
— Вот что, Костя! Сделай одолжение, — сказала она, — поди в угловую и посмотри, как Сергею Ивановичу все устроили. Мне неловко. Поставили ли новый умывальник?
— Хорошо, я пойду непременно, — сказал Левин, вставая и целуя ее.
“Нет, не надо говорить, — подумал он, когда она прошла вперед его. — Это тайна, для меня одного нужная, важная и невыразимая словами”» (выделено мной).

Итак, время поставило все на свои места. Провозглашенный писателем идеальным, патриархальный брак Левина, как и его прототипа Толстого, оказался нежизнеспособным, а браки на основе любви и равноправия, подобные союзу Вронского и Анны, получили широкое распространение и являются образцовыми в современном цивилизованном обществе.

@темы: история, другой взгляд на, разговоры, споры, обсуждения, литература, Страсти по Анне