читать дальшеБ. Окуджава
Не тридцать лет,а триста лет
Не тридцать лет, а триста лет иду, представьте вы,
По этим древним площадям, по голубым торцам.
Мой город носит высший чин и звание Москвы,
Но он навстречу всем гостям всегда выходит сам.
Иду по улицам его в рассветной тишине,
Бегу по улицам кривым (простите, города).
Но я - московский муравей, и нет покоя мне,
Так было триста лет назад, и будет так всегда.
Ах, этот город, он такой, похожий на меня:
То грустен он, то весел он, но он всегда высок.
Что там за девочка в руке несет кусочек дня,
Как будто завтрак в узелке мне, муравью, несет?
Не бродяги, не пропойцы
Не бродяги, не пропойцы,
за столом семи морей
вы пропойте, вы пропойте
славу женщине моей!
Вы в глаза ее взгляните,
как в спасение свое,
вы сравните, вы сравните
с близким берегом ее.
Мы земных земней.
И вовсе
к черту сказки о богах!
Просто мы на крыльях носим
то, что носят на руках.
Просто нужно очень верить
этим синим маякам,
и тогда нежданный берег
из тумана выйдет к вам.
Опустите, пожалуйста, синие шторы
Опустите, пожалуйста, синие шторы.
Медсестра, всяких снадобий мне не готовь.
Вот стоят у постели моей кредиторы
молчаливые: Вера, Надежда, Любовь.
Раскошелиться б сыну недолгого века,
да пусты кошельки упадают с руки…
Не грусти, не печалуйся, о моя Вера, —
остаются еще у тебя должники!
И еще я скажу и бессильно и нежно,
две руки виновато губами ловя:
– Не грусти, не печалуйся, матерь Надежда, —
есть еще на земле у тебя сыновья!
Протяну я Любови ладони пустые,
покаянный услышу я голос ее:
– Не грусти, не печалуйся, память не стынет,
я себя раздарила во имя твое.
Но какие бы руки тебя ни ласкали,
как бы пламень тебя ни сжигал неземной,
в троекратном размере болтливость людская
за тебя расплатилась… Ты чист предо мной!
Чистый-чистый лежу я в наплывах рассветных,
перед самым рождением нового дня…
Три сестры, три жены, три судьи милосердных
открывают последний кредит для меня.
Мне нужно на кого-нибудь молиться
Мне нужно на кого-нибудь молиться.
Подумайте, простому муравью
вдруг захотелось в ноженьки валиться,
поверить в очарованность свою!
И муравья тогда покой покинул,
все показалось будничным ему,
и муравей создал себе богиню
по образу и духу своему.
И в день седьмой, в какое-то мгновенье,
она возникла из ночных огней
без всякого небесного знаменья…
Пальтишко было легкое на ней.
Все позабыв – и радости и муки,
он двери распахнул в свое жилье
и целовал обветренные руки
и старенькие туфельки ее.
И тени их качались на пороге.
Безмолвный разговор они вели,
красивые и мудрые, как боги,
и грустные, как жители земли.
Ночной разговор
– Мой конь притомился.
Стоптались мои башмаки.
Куда же мне ехать?
Скажите мне, будьте добры.
– Вдоль Красной реки, моя радость,
вдоль Красной реки,
до Синей горы, моя радость,
до Синей горы.
– А как мне проехать туда?
Притомился мой конь.
Скажите пожалуйста,
как мне проехать туда?
– На ясный огонь, моя радость,
на ясный огонь,
езжай на огонь, моя радость,
найдешь без труда.
– А где ж этот ясный огонь?
Почему не горит?
Сто лет подпираю я небо ночное плечом…
– Фонарщик был должен зажечь,
да, наверное, спит,
фонарщик-то спит, моя радость…
А я ни при чем.
И снова он едет один
без дороги
во тьму.
Куда же он едет,
ведь ночь подступила к глазам!…
– Ты что потерял, моя радость? —
кричу я ему.
И он отвечает:
– Ах, если б я знал это сам…
Когда воротимся мы в Портленд
В ночь перед бурею на мачте
Горят святого Эльма свечи,
Отогревая наши души
За все минувшие года.
Когда воротимся мы в Портленд,
Мы будем кротки, как овечки,
Но только в Портленд воротиться
Нам не придется никогда.
Что ж, если в Портленд нет возврата,
Пускай нас носит черный парус.
Пусть будет сладок ром ямайский,
Все остальное - ерунда!
Когда воротимся мы в Портленд,
Ей-богу, я во всем покаюсь,
Но только в Портленд воротиться
Нам не придется никогда!
Что ж, если в Портленд нет возврата,
Пускай купец помрет со страха,
Ни бог, ни дьявол не помогут
Ему спасти свои суда!
Когда воротимся мы в Портленд,
Клянусь, я сам во всем покаюсь,
Но только в Портленд воротиться
Нам не придется никогда.
Что ж, если в Портленд нет возврата,
Поделим золото, как братья,
Поскольку денежки чужие
Не достаются без труда!
Когда воротимся мы в Портленд,
Нас примет Родина в объятья,
Но только в Портленд воротиться
Не дай нам, боже, никогда.
Молитва (Франсуа Вийон)
Пока земля еще вертится,
пока еще ярок свет,
господи, дай же ты каждому
чего у него нет:
мудрому дай голову,
трусливому дай коня,
дай счастливому денег…
И не забудь про меня.
Пока Земля еще вертится, —
господи, твоя власть! —
дай рвущемуся к власти
навластвоваться всласть,
дай передышку щедрому
хоть до исхода дня.
Каину дай раскаяние…
И не забудь про меня.
Я знаю: ты все умеешь,
я верую в мудрость твою,
как верит солдат убитый,
что он проживает в раю,
как верит каждое ухо
тихим речам твоим,
как веруем и мы сами,
не ведая, что творим!
Господи мой боже,
зеленоглазый мой!
Пока Земля еще вертится,
и это ей странно самой,
пока ей еще хватает
времени и огня,
дай же ты всем понемногу…
И не забудь про меня.
Антон Палыч Чехов однажды заметил
Антон Палыч Чехов однажды заметил,
что умный любит учиться, а дурак – учить.
Скольких дураков в своей жизни я встретил —
мне давно пора уже орден получить.
Дураки обожают собираться в стаю.
Впереди их главный во всей красе.
В детстве я верил, что однажды встану,
а дураков нету – улетели все.
Ах, детские сны мои – какая ошибка,
в каких облаках я по глупости витал.
У природы на устах коварная улыбка…
Видимо, чего-то я не рассчитал.
А умный в одиночестве гуляет кругами,
он ценит одиночество превыше всего.
И его так просто взять голыми руками,
скоро их повыловят всех до одного.
Когда ж их всех повыловят – наступит эпоха,
которую не выдумать и не описать…
С умным – хлопотно, с дураком – плохо.
Нужно что-то среднее. Да где ж его взять?
Дураком быть выгодно, да очень не хочется,
умным – очень хочется, да кончится битьем…
У природы на устах коварные пророчества.
Но, может быть, когда-нибудь к среднему придем.
Старый пиджак
Я много лет пиджак ношу.
Давно потерся и не нов он.
И я зову к себе портного
и перешить пиджак прошу.
Я говорю ему шутя:
«Перекроите все иначе.
Сулит мне новые удачи
искусство кройки и шитья».
Я пошутил. А он пиджак
серьезно так перешивает,
а сам-то все переживает:
вдруг что не так... Такой чудак.
Одна забота наяву
в его усердье молчаливом,
чтобы я выглядел счастливым
в том пиджаке. Пока живу.
Он представляет это так:
едва лишь я пиджак примерю —
опять в твою любовь поверю...
Как бы не так. Такой чудак.
Союз друзей
(Старинная студенческая песня)
Поднявший меч на наш союз
достоин будет худшей кары,
и я за жизнь его тогда
не дам и ломаной гитары.
Как вожделенно жаждет век
нащупать брешь у нас в цепочке...
Возьмемся за руки, друзья,
чтоб не пропасть поодиночке.
Среди совсем чужих пиров
и слишком ненадежных истин,
не дожидаясь похвалы,
мы перья белые почистим.
Пока безумный наш султан
дорогу нам сулит к острогу,
возьмемся за руки, друзья,
возьмемся за руки, ей-богу.
Когда ж придет дележки час,
не нас калач ржаной поманит,
и рай настанет не для нас,
зато Офелия всех нас помянет.
Пока ж не грянула пора
нам отправляться понемногу,
возьмемся за руки, друзья,
возьмемся за руки, ей-богу.
Виноградную косточку в теплую землю зарою ...
Виноградную косточку в теплую землю зарою,
и лозу поцелую, и спелые гроздья сорву,
и друзей созову, на любовь свое сердце настрою.
А иначе зачем на земле этой вечной живу?
Собирайтесь-ка, гости мои, на мое угощенье,
говорите мне прямо в лицо, кем пред вами слыву.
Царь небесный пошлет мне прощение за прегрешенья.
А иначе зачем на земле этой вечной живу?
В темно-красном своем будет петь для меня моя Дали,
в черно-белом своем преклоню перед нею главу,
и заслушаюсь я, и умру от любви и печали.
А иначе зачем на земле этой вечной живу?
И когда заклубится закат, по углам залетая,
пусть опять и опять предо мной проплывут наяву
белый буйвол, и синий орел, и форель золотая.
А иначе зачем на земле этой вечной живу?
Песенка о старом, больном, усталом короле, который отправился
завоевывать чужую страну, и о том, что из этого получилось.
В поход на чужую страну собирался король.
Ему королева мешок сухарей насушила
И старую мантию так аккуратно зашила,
Дала ему пачку махорки и в тряпочке соль.
И руки свои королю положила на грудь,
Сказала ему, обласкав его взором лучистым:
"Получше их бей, а не то прослывёшь пацифистом,
И пряников сладких отнять у врага не забудь."
И видит король - его войско стоит средь двора.
Пять грустных солдат, пять весёлых солдат и ефрейтор.
Сказал им король: "Не страшны нам ни пресса, ни ветер,
Врага мы побьём, и с победой придём, и ура!"
Но вот отгремело прощальных речей торжество.
В походе король свою армию переиначил:
Весёлых солдат интендантами сразу назначил,
А грустных оставил в солдатах - "Авось, ничего".
Представьте себе, наступили победные дни.
Пять грустных солдат не вернулись из схватки военной.
Ефрейтор, морально нестойкий, женился на пленной,
Но пряников целый мешок захватили они.
Играйте, оркестры, звучите, и песни и смех.
Минутной печали не стоит, друзья, предаваться.
Ведь грустным солдатам нет смысла в живых оставаться,
И пряников, кстати, всегда не хватает на всех.
Не тридцать лет,а триста лет
Не тридцать лет, а триста лет иду, представьте вы,
По этим древним площадям, по голубым торцам.
Мой город носит высший чин и звание Москвы,
Но он навстречу всем гостям всегда выходит сам.
Иду по улицам его в рассветной тишине,
Бегу по улицам кривым (простите, города).
Но я - московский муравей, и нет покоя мне,
Так было триста лет назад, и будет так всегда.
Ах, этот город, он такой, похожий на меня:
То грустен он, то весел он, но он всегда высок.
Что там за девочка в руке несет кусочек дня,
Как будто завтрак в узелке мне, муравью, несет?
Не бродяги, не пропойцы
Не бродяги, не пропойцы,
за столом семи морей
вы пропойте, вы пропойте
славу женщине моей!
Вы в глаза ее взгляните,
как в спасение свое,
вы сравните, вы сравните
с близким берегом ее.
Мы земных земней.
И вовсе
к черту сказки о богах!
Просто мы на крыльях носим
то, что носят на руках.
Просто нужно очень верить
этим синим маякам,
и тогда нежданный берег
из тумана выйдет к вам.
Опустите, пожалуйста, синие шторы
Опустите, пожалуйста, синие шторы.
Медсестра, всяких снадобий мне не готовь.
Вот стоят у постели моей кредиторы
молчаливые: Вера, Надежда, Любовь.
Раскошелиться б сыну недолгого века,
да пусты кошельки упадают с руки…
Не грусти, не печалуйся, о моя Вера, —
остаются еще у тебя должники!
И еще я скажу и бессильно и нежно,
две руки виновато губами ловя:
– Не грусти, не печалуйся, матерь Надежда, —
есть еще на земле у тебя сыновья!
Протяну я Любови ладони пустые,
покаянный услышу я голос ее:
– Не грусти, не печалуйся, память не стынет,
я себя раздарила во имя твое.
Но какие бы руки тебя ни ласкали,
как бы пламень тебя ни сжигал неземной,
в троекратном размере болтливость людская
за тебя расплатилась… Ты чист предо мной!
Чистый-чистый лежу я в наплывах рассветных,
перед самым рождением нового дня…
Три сестры, три жены, три судьи милосердных
открывают последний кредит для меня.
Мне нужно на кого-нибудь молиться
Мне нужно на кого-нибудь молиться.
Подумайте, простому муравью
вдруг захотелось в ноженьки валиться,
поверить в очарованность свою!
И муравья тогда покой покинул,
все показалось будничным ему,
и муравей создал себе богиню
по образу и духу своему.
И в день седьмой, в какое-то мгновенье,
она возникла из ночных огней
без всякого небесного знаменья…
Пальтишко было легкое на ней.
Все позабыв – и радости и муки,
он двери распахнул в свое жилье
и целовал обветренные руки
и старенькие туфельки ее.
И тени их качались на пороге.
Безмолвный разговор они вели,
красивые и мудрые, как боги,
и грустные, как жители земли.
Ночной разговор
– Мой конь притомился.
Стоптались мои башмаки.
Куда же мне ехать?
Скажите мне, будьте добры.
– Вдоль Красной реки, моя радость,
вдоль Красной реки,
до Синей горы, моя радость,
до Синей горы.
– А как мне проехать туда?
Притомился мой конь.
Скажите пожалуйста,
как мне проехать туда?
– На ясный огонь, моя радость,
на ясный огонь,
езжай на огонь, моя радость,
найдешь без труда.
– А где ж этот ясный огонь?
Почему не горит?
Сто лет подпираю я небо ночное плечом…
– Фонарщик был должен зажечь,
да, наверное, спит,
фонарщик-то спит, моя радость…
А я ни при чем.
И снова он едет один
без дороги
во тьму.
Куда же он едет,
ведь ночь подступила к глазам!…
– Ты что потерял, моя радость? —
кричу я ему.
И он отвечает:
– Ах, если б я знал это сам…
Когда воротимся мы в Портленд
В ночь перед бурею на мачте
Горят святого Эльма свечи,
Отогревая наши души
За все минувшие года.
Когда воротимся мы в Портленд,
Мы будем кротки, как овечки,
Но только в Портленд воротиться
Нам не придется никогда.
Что ж, если в Портленд нет возврата,
Пускай нас носит черный парус.
Пусть будет сладок ром ямайский,
Все остальное - ерунда!
Когда воротимся мы в Портленд,
Ей-богу, я во всем покаюсь,
Но только в Портленд воротиться
Нам не придется никогда!
Что ж, если в Портленд нет возврата,
Пускай купец помрет со страха,
Ни бог, ни дьявол не помогут
Ему спасти свои суда!
Когда воротимся мы в Портленд,
Клянусь, я сам во всем покаюсь,
Но только в Портленд воротиться
Нам не придется никогда.
Что ж, если в Портленд нет возврата,
Поделим золото, как братья,
Поскольку денежки чужие
Не достаются без труда!
Когда воротимся мы в Портленд,
Нас примет Родина в объятья,
Но только в Портленд воротиться
Не дай нам, боже, никогда.
Молитва (Франсуа Вийон)
Пока земля еще вертится,
пока еще ярок свет,
господи, дай же ты каждому
чего у него нет:
мудрому дай голову,
трусливому дай коня,
дай счастливому денег…
И не забудь про меня.
Пока Земля еще вертится, —
господи, твоя власть! —
дай рвущемуся к власти
навластвоваться всласть,
дай передышку щедрому
хоть до исхода дня.
Каину дай раскаяние…
И не забудь про меня.
Я знаю: ты все умеешь,
я верую в мудрость твою,
как верит солдат убитый,
что он проживает в раю,
как верит каждое ухо
тихим речам твоим,
как веруем и мы сами,
не ведая, что творим!
Господи мой боже,
зеленоглазый мой!
Пока Земля еще вертится,
и это ей странно самой,
пока ей еще хватает
времени и огня,
дай же ты всем понемногу…
И не забудь про меня.
Антон Палыч Чехов однажды заметил
Антон Палыч Чехов однажды заметил,
что умный любит учиться, а дурак – учить.
Скольких дураков в своей жизни я встретил —
мне давно пора уже орден получить.
Дураки обожают собираться в стаю.
Впереди их главный во всей красе.
В детстве я верил, что однажды встану,
а дураков нету – улетели все.
Ах, детские сны мои – какая ошибка,
в каких облаках я по глупости витал.
У природы на устах коварная улыбка…
Видимо, чего-то я не рассчитал.
А умный в одиночестве гуляет кругами,
он ценит одиночество превыше всего.
И его так просто взять голыми руками,
скоро их повыловят всех до одного.
Когда ж их всех повыловят – наступит эпоха,
которую не выдумать и не описать…
С умным – хлопотно, с дураком – плохо.
Нужно что-то среднее. Да где ж его взять?
Дураком быть выгодно, да очень не хочется,
умным – очень хочется, да кончится битьем…
У природы на устах коварные пророчества.
Но, может быть, когда-нибудь к среднему придем.
Старый пиджак
Я много лет пиджак ношу.
Давно потерся и не нов он.
И я зову к себе портного
и перешить пиджак прошу.
Я говорю ему шутя:
«Перекроите все иначе.
Сулит мне новые удачи
искусство кройки и шитья».
Я пошутил. А он пиджак
серьезно так перешивает,
а сам-то все переживает:
вдруг что не так... Такой чудак.
Одна забота наяву
в его усердье молчаливом,
чтобы я выглядел счастливым
в том пиджаке. Пока живу.
Он представляет это так:
едва лишь я пиджак примерю —
опять в твою любовь поверю...
Как бы не так. Такой чудак.
Союз друзей
(Старинная студенческая песня)
Поднявший меч на наш союз
достоин будет худшей кары,
и я за жизнь его тогда
не дам и ломаной гитары.
Как вожделенно жаждет век
нащупать брешь у нас в цепочке...
Возьмемся за руки, друзья,
чтоб не пропасть поодиночке.
Среди совсем чужих пиров
и слишком ненадежных истин,
не дожидаясь похвалы,
мы перья белые почистим.
Пока безумный наш султан
дорогу нам сулит к острогу,
возьмемся за руки, друзья,
возьмемся за руки, ей-богу.
Когда ж придет дележки час,
не нас калач ржаной поманит,
и рай настанет не для нас,
зато Офелия всех нас помянет.
Пока ж не грянула пора
нам отправляться понемногу,
возьмемся за руки, друзья,
возьмемся за руки, ей-богу.
Виноградную косточку в теплую землю зарою ...
Виноградную косточку в теплую землю зарою,
и лозу поцелую, и спелые гроздья сорву,
и друзей созову, на любовь свое сердце настрою.
А иначе зачем на земле этой вечной живу?
Собирайтесь-ка, гости мои, на мое угощенье,
говорите мне прямо в лицо, кем пред вами слыву.
Царь небесный пошлет мне прощение за прегрешенья.
А иначе зачем на земле этой вечной живу?
В темно-красном своем будет петь для меня моя Дали,
в черно-белом своем преклоню перед нею главу,
и заслушаюсь я, и умру от любви и печали.
А иначе зачем на земле этой вечной живу?
И когда заклубится закат, по углам залетая,
пусть опять и опять предо мной проплывут наяву
белый буйвол, и синий орел, и форель золотая.
А иначе зачем на земле этой вечной живу?
Песенка о старом, больном, усталом короле, который отправился
завоевывать чужую страну, и о том, что из этого получилось.
В поход на чужую страну собирался король.
Ему королева мешок сухарей насушила
И старую мантию так аккуратно зашила,
Дала ему пачку махорки и в тряпочке соль.
И руки свои королю положила на грудь,
Сказала ему, обласкав его взором лучистым:
"Получше их бей, а не то прослывёшь пацифистом,
И пряников сладких отнять у врага не забудь."
И видит король - его войско стоит средь двора.
Пять грустных солдат, пять весёлых солдат и ефрейтор.
Сказал им король: "Не страшны нам ни пресса, ни ветер,
Врага мы побьём, и с победой придём, и ура!"
Но вот отгремело прощальных речей торжество.
В походе король свою армию переиначил:
Весёлых солдат интендантами сразу назначил,
А грустных оставил в солдатах - "Авось, ничего".
Представьте себе, наступили победные дни.
Пять грустных солдат не вернулись из схватки военной.
Ефрейтор, морально нестойкий, женился на пленной,
Но пряников целый мешок захватили они.
Играйте, оркестры, звучите, и песни и смех.
Минутной печали не стоит, друзья, предаваться.
Ведь грустным солдатам нет смысла в живых оставаться,
И пряников, кстати, всегда не хватает на всех.
@темы: любимые стихи