XI
Союз Вронского и Анны (продолжение)
Анна. Морфин. (окончание)
Теперь посмотрим на временной отрезок приема лекарств, их дозировку и систематичность употребления Анной.
читать дальше«Вронский и Анна, все в тех же условиях, все так же не принимая никаких мер для развода, прожили все лето и часть осени в деревне», тогда же, как мы узнали, Анна начала принимать наркотические средства. Затем, «Анна написала письмо мужу, прося его о разводе, и в конце ноября, расставшись с княжной Варварой, которой надо было ехать в Петербург, вместе с Вронским переехала в Москву. Ожидая каждый день ответа Алексея Александровича и вслед за тем развода, они поселились теперь супружески вместе». В Москве они прожили всю зиму и весну до трагического финала: «И Вронскому и Анне московская жизнь в жару и пыли, когда солнце светило уже не по-весеннему, а по-летнему, и все деревья на бульварах уже давно были в листьях, и листья уже были покрыты пылью, была невыносима… (…) Погода была ясная. … Железные кровли, плиты тротуаров, голыши мостовой, колеса и кожи, медь и жесть экипажей — все ярко блестело на майском солнце». Итак, с лета до начала следующего лета, без малого год, Анна употребляла наркотические успокоительные.
В этот период раздражение между любовниками шло по нарастающей. «Раздражение, разделявшее их, не имело никакой внешней причины, и все попытки объяснения не только не устраняли, но увеличивали его. Это было раздражение внутреннее, имевшее для нее основанием уменьшение его любви, для него — раскаяние в том, что он поставил себя ради ее в тяжелое положение, которое она, вместо того чтоб облегчить, делает еще более тяжелым. Ни тот, ни другой не высказывали причины своего раздражения, но они считали друг друга неправыми и при каждом предлоге старались доказать это друг другу». Анна ревновала Вронского к его возможным любовницам, приятелям, занятиям вне дома, Вронский же, не желая «попадать под каблук», продолжал вести свой привычный образ жизни: «”Во всяком случае я все могу отдать ей, но не свою мужскую независимость”, — думал он». Кроме того, Вронский давал поводы Анне упрекать его в холодности и пренебрежении ею. Между любовниками шла борьба за лидерство, никто не хотел уступать и искать компромиссы: «…в тоне, во взглядах его, все более и более делавшихся холодными, она видела, что он не простил ей ее победу, что то чувство упрямства, с которым она боролась, опять устанавливалось в нем. Он был к ней холоднее, чем прежде, как будто он раскаивался в том, что покорился. И она, вспомнив те слова, которые дали ей победу, именно: — “Я близка к ужасному несчастью и боюсь себя”, — поняла, что оружие это опасно и что его нельзя будет употребить другой раз. А она чувствовала, что рядом с любовью, которая связывала их, установился между ними алой дух какой-то борьбы, которого она не могла изгнать ни из его, ни, еще менее, из своего сердца».
В семье не может быть равноправия, две сильные личности не могут ужиться друг с другом, один должен быть лидером (муж), другой – ведомым (жена), – вот, собственно, что хочет сказать Толстой. Вспомним уже приводившуюся ранее выдержку из дневника Толстого от 5 августа 1895г., где эта мысль выражена очень четко: «Я говорил, что хорошая семейная жизнь возможна только при сознанном, воспитанном в женщинах убеждении в необходимости всегдашнего подчинения мужу… семейная жизнь с детьми есть переезд на утлой лодочке, который возможен только тогда, когда едущие подчиняются одному. И таким одним признавался всегда мужчина, по той причине, что, не нося, не кормя, он может быть лучшим руководителем жены, чем жена мужа».
Разумеется, что постоянная борьба за лидерство также выливалась у Анны в неврозы.
Странно не только то, что эта борьба началась так поздно: после счастливых месяцев, проведенных в Италии и лета-осени в Воздвиженском. Времени для притирки характеров было достаточно, тем более, что ранее Толстой показывал полное взаимопонимание и единство взглядов Анны и Вронского. И вдруг, Анна не приемлет широкую общественную деятельность возлюбленного, Вронский не принимает ее занятий, разгорается борьба за первенство, недоверие друг к другу, отчуждение, переходящее в раздражение и холодность, стойкое нежелание с той и другой стороны наладить отношения – Толстой-моралист складывает по камешку, по кирпичику непробиваемую стену между некогда любящими людьми. Странно то, что все эти моменты, неизменно приводящие к скандалам, возникли ниоткуда, без серьезных причин, но это уже претензия к Толстому, не нашедшему убедительных доводов для оправдания разлада между любовниками.
Странно и то, что подробно описывая несколько таких скандалов, Толстой не говорит о том, что Анна «запивает» их наркотиками (часть 7, главы XXIII, XXIV, XXV)! И только после серии ссор, длящихся несколько дней, накрутив себя ревностью и мыслями о своей смерти как наказании любовника, Анна принимает обычную дозу настойки опиума для успокоения. «И смерть, как единственное средство восстановить в его сердце любовь к ней, наказать его и одержать победу в той борьбе, которую поселившийся в ее сердце злой дух вел с ним, ясно и живо представилась ей.
Теперь было все равно: — ехать или не ехать в Воздвиженское, получить или не получить от мужа развод — все было ненужно. Нужно было одно — наказать его», – такие мысли неотвязно крутятся у нее в голове и не дают уснуть. В этот раз привычная доза успокоительного не помогла, поэтому Анна повторяет прием лекарства. Собственно говоря, и сегодня мы поступаем точно так же: если какое-то привычное лекарство не помогает с первого раза, то мы принимаем эту же дозу еще раз. Это вовсе не говорит о том, что мы зависимы от лекарства.
Фактом, подтверждающим независимость Анны от наркотических средств, является и хаотичность их приемов. В дни волнений она употребляет настойки чаще, в спокойные дни не употребляет вовсе: «Вечер прошел счастливо и весело при княжне Варваре, которая жаловалась ему [Вронскому – прим. моё], что Анна без него принимала морфин.
— Что ж делать? Я не могла спать… Мысли мешали. При нем я никогда не принимаю. Почти никогда» (выделено мной). Как известно, человек, зависимый от наркотиков, должен принимать их регулярно, вне зависимости от своего настроения. Анна же принимает успокоительное только как лекарство, по мере нужды, как всегда отмечает это Толстой.
И, наконец, еще один признак опийной зависимости – изменение внешности и поведенческих реакций наркомана (см. главу XI Союз Вронского и Анны (продолжение) Анна. Морфин.). За год регулярного употребления наркотиков у Анны должны были измениться и внешность, и поведение настолько, что Толстой непременно бы это отметил. Но никаких изменений во внешности и поведенческих реакциях, подобных описываемым в указанной главке, у Анны нет. «— Все такая же и так же привлекательна. Очень хороша! … Но что-то жалкое есть в ней! Ужасно жалкое!» – говорит о ней Кити в последнюю встречу перед трагедией.
Дисфорию (мрачную раздражительность, чувство неприязни к окружающим) Анны можно отметить только непосредственно перед ее самоубийством. Возможно, что это настроение было усилено двукратной дозой опиума, принятой накануне (см. выше). Тяжелое состояние после принятой настойки, недосып, кошмарные сновидения, навязчивые мысли о самоубийстве, предшествующая серия ссор с Вронским и преследующая ее мания его измен – все вкупе сыграло свою роль в мрачном настроении Анны, ее раздражении на людей.
Хотя, это состояние можно объяснить и другими причинами.
Вспомним черновой основополагающий набросок романа, определивший все перипетии судьбы героини (см. главу XI Союз Вронского и Анны (продолжение) Л. Толстой vs союза Анны и Вронского). По замыслу писателя Анна пытается завлекать других мужчин, стать «выше» общества и презирать тех, «которые ее презирали», что в конечном итоге ей не удается.
Вот как эта концепция выглядит в окончательной редакции романа:
(перед самоубийством Анна приехала к Долли и встретилась с ней и Кити)
«”Я знаю, что меня в моем положении не может принимать ни одна порядочная женщина… И что ж я буду говорить теперь Долли? Утешать Кити тем, что я несчастна, подчиняться ее покровительству? Нет, да и Долли ничего не поймет. И мне нечего говорить ей. Интересно было бы только видеть Кити и показать ей, как я всех и все презираю, как мне все равно теперь”», – думает Анна.
«Кити чувствовала, что Анна враждебно смотрит на нее. (…)— Да, я очень рада, что увидала вас, — сказала она [Анна – прим. моё] с улыбкой. — Я слышала о вас столько со всех сторон, даже от вашего мужа. Он был у меня, и он мне очень понравился, — очевидно, с дурным намерением прибавила она. — Где он?
— Он в деревню поехал, — краснея, сказала Кити.
— Кланяйтесь ему от меня, непременно кланяйтесь».
Тогда-то Кити и заметила, что в Анне есть что-то жалкое. Выказать презрение к добропорядочным дамам Анне не удалось. «Анна села в коляску в еще худшем состоянии, чем то, в каком она была, уезжая из дома. К прежним мучениям присоединилось теперь чувство оскорбления и отверженности, которое она ясно почувствовала при встрече с Кити» (выделено мной).
Так что, опиум в мрачном настроении Анны, может быть, был и не причем.
@темы: история, другой взгляд на, разговоры, споры, обсуждения, литература, Страсти по Анне