XI
Союз Вронского и Анны (продолжение)
Л. Толстой vs союза Анны и Вронского (окончание)
Как нам уже известно, противоположностью этому несчастливому греховному союзу является брак Левина. Толстой, описывая трудности начального периода становления этой семьи, возлагает на нее обязанность стать образцом патриархальной семьи нового времени. Молодые люди поженились не по указке родителей и не по безрассудной слепой страсти, а по разумной и крепкой любви, трудности притирки друг к другу в медовый месяц впоследствии улаживаются. Муж, согласно толстовским принципам построения семейных отношений, занимается нравственным самосовершенствованием, руководит семьей, решает общие хозяйственные вопросы по имению, вникает в государственные экономико-политические проблемы и пишет книгу, жена – вся в домашних хлопотах и заботах о ребенке (естественно, предполагается, что детей Кити будет рожать, сколько Бог пошлет).
читать дальшеТакую же семью в реальности хотел построить и сам Л. Н. Толстой. Что же получилось на самом деле?
Уже на пятнадцатый день после свадьбы юная графиня Толстая помечает в своей записной книжке: «…стала я сегодня вдруг чувствовать, что он и я делаемся как-то больше и больше сами по себе».
В свою очередь и Лев Николаевич жаловался в своем дневнике на молодую жену: «Ее характер портится с каждым днем, я узнаю в ней и Поленьку и Машеньку с ворчаньем и озлобленными колокольчиками».
«Ужасно, страшно, бессмысленно, – размышляет будущий классик на первом же году супружеской жизни, за полтора месяца до рождения первенца, – связывать свое счастье с материальными условиями – жена, дети, здоровье, хозяйство, богатство».
Эти записи начала трудного брака перемежаются с признаниями в любви: «Счастье семейное поглощает меня»; «Мне так хорошо, так хорошо, я так ее люблю…» (Из дневника Л. Толстого, 5 января и 8 февраля 1863 года, спустя несколько месяцев после свадьбы.)
Вспоминает С. Л. Толстой, сын писателя: «…разлад между моими родителями, уже тлевший в конце 70-х годов, после переезда в Москву разгорался все более и более. В этом разладе я не могу винить ни отца, ни мать. Оба были по-своему правы и неправы.
Разлад особенно обострился в 1884 и 1885 годах. Это видно из дневников отца. В мае 1884 года он там писал о своем одиночестве в семье». Связан этот разлад был, конечно же, с переломом мировоззрения Толстого, который жена не поддерживала, встав на защиту интересов семьи и детей.
Со своими разочарованиями в жизни Толстой стал скучен, сумрачен, раздражителен, часто из-за мелочей ссорился с женой и из прежнего веселого и жизнерадостного главы семейства превратился в строгого проповедника и обличителя. Он создает общество трезвости, становится вегетарианцем, бросает курить.
В конце 1899 года Толстой пишет горькие вещи: «К браку приманивает половое влечение, принимающее вид обещания, надежды на счастье, которое поддерживает общественное мнение и литература; но брак есть… страдание, которым человек платится за удовлетворенное половое желание. Главная причина этих страданий та, что ожидается то, чего не бывает, а не ожидается то, что всегда бывает». «Брак скорее пересечение двух линий: как только пересеклись, так и пошли в разные стороны».
В конце концов, пути супругов настолько разошлись, что они совершенно перестали понимать и интересоваться внутренним миром друг друга. «По старой памяти я разбегусь с своими интересами, мыслями – о детях, о книге, о чем-нибудь – и вижу удивленный, суровый отпор, как будто он хочет сказать: “А ты еще надеешься и лезешь ко мне с своими глупостями?”» – писала графиня Толстая.
Огромные разногласия, приводящие к жестоким ссорам, возникали у супругов и насчет рождения и выращивания детей. Как мы знаем, Толстой ратовал за большую семью с многочисленным потомством. Софья Андреевна перенесла девятнадцать беременностей, родила тринадцать детей, пятеро умерли маленькими, дочь Маша – взрослой, в 1906 году. Тяжелые беременности с интервалом, примерно, в два года, с трудными родами и осложнениями изматывали ее. По настоянию мужа, несмотря на плохое здоровье, она отказывалась от кормилиц и нянек, всю себя посвящая младенцам. Лев Николаевич относился к недомоганиям супруги раздраженно, не понимая их тяжести для женщины, добиваясь исполнения своих требований к жене, в частности, к отказу от кормилиц. Так, после рождения первенца у С. А. Толстой началось воспаление груди, кормить она совершенно не могла, и врачи настаивали на лечении матери и кормилице для ребенка. Толстой, считая болезнь вымышленной, а молодую жену испорченной «цивилизацией», упорствовал на грудном вскармливании сына супругой. С большим трудом, с ссорами, с вмешательством отца Софьи Андреевны в урегулирование ситуации, кормилицу, все же, удалось нанять. Но Л. Толстой отказался входить в детскую, не желая видеть своего наследника у груди незнакомой женщины. Почему крестьянка способна делать то, что графиня Толстая считает выше своих сил?
Вообще, к очередным родам Софьи Андреевны в доме не относились, как к выдающемуся событию – это же был ее «труд», наложенный на нее Богом и принципами мужа... А Софья Андреевна в письмах к близким друзьям откровенно признавалась: «Живу под страхом беременности…», «Кормлю и с ужасом понимаю, что опять беременна». После пятого ребенка она хотела принимать предохраняющие лекарства, что до глубины души возмутило Толстого и стало первым глубоким конфликтом, сказавшимся на их отношениях.
После появления на свет сына Ванечки, которого Софья Андреевна родила в 44 года, она отказалась от дальнейшего продолжения рода. «– Ты перестала быть мне женой! – кричал граф. – Кто ты? Мать? Ты не хочешь больше рожать детей! Подруга моих ночей? Даже из этого ты делаешь игрушку, чтобы взять надо мной власть!».
Стараясь соответствовать требованиям мужа, Софья Андреевна стала самой первой помощницей во всех его начинаниях, защитницей перед власть имущими, хозяйкой большого дома, прекрасной матерью, интересной личностью, но… духовные пути их судеб снова так и не сошлись.
Через сорок лет совместной жизни Софья Андреевна не без грустной иронии констатировала:
«…гению надо создать мирную, веселую, удобную обстановку, гения надо накормить, умыть, одеть, надо переписать его произведения бессчетное число раз, надо его любить, не дать поводов к ревности, чтоб он был спокоен, надо вскормить и воспитать бесчисленных детей, которых гений родит, но с которыми ему возиться и скучно, и нет времени».
В книге «Моя жизнь» Софья Андреевна писала: «…Он ждал от меня, бедный, милый муж мой, того духовного единения, которое было почти невозможно при моей материальной жизни и заботах, от которых уйти было невозможно и некуда. Я не сумела бы разделить его духовную жизнь на словах, а провести ее в жизнь, сломить её, волоча за собой целую большую семью, было немыслимо, да и непосильно».
Идеальной семьи не получилось, духовного родства между мужем-идеалистом, не желающим приземляться на грешную землю, и женой-материалисткой, не могущей взлететь к нему, не вышло.
Вникнуть в новые идеи мужа, прислушаться к нему, разделить его переживания Софье Андреевне было попросту некогда. Слишком много обязанностей было на нее возложено мужем: «Этот хаос бесчисленных забот, перебивающих одна другую, меня часто приводит в ошалелое состояние, и я теряю равновесие. Ведь легко сказать, но во всякую данную минуту меня озабочивают: учащиеся и болящие дети, гигиеническое и, главное, духовное состояние мужа, большие дети с их делами, долгами, детьми и службой, продажа и планы самарского именья... издание новое и 13 часть с запрещенной «Крейцеровой сонатой», прошение о разделе с овсянниковским попом, корректуры 13 тома, ночные рубашки Мише, простыни и сапоги Андрюше; не просрочить платежи по дому, страхование, повинности по именью, паспорты людей, вести счеты, переписывать и проч. и проч. - и все это непременно непосредственно должно коснуться меня».
Противоречия, заложенные Толстым, в самих принципах построения своей семьи («Мужчина для исполнения воли Бога должен служить Ему и в области физического труда, и мысли, и нравственности: он всеми этими делами может исполнить свое назначение. Для женщины средства служения Богу суть преимущественно и почти исключительно (потому что кроме нее никто не может этого сделать) — дети»), отказывавших женщине в равных личностных правах с мужчиной, потерпели сокрушительное фиаско (выделено мной).
Чем кончился брак Толстых известно: с каждым годом конфликты обострялись, ссоры переходили в истерики Софьи Андреевны с угрозами самоубийства и нервные срывы Льва Николаевича. Супруги становились все более подозрительны и нетерпимы друг к другу. Дети разделились на два лагеря: дочери, живущие с родителями, поддерживали отца и были восторженными почитательницами его идей, взрослые сыновья, живущие отдельно своими семьями, стояли на стороне матери. Открытая вражда, непонимание, подозрительность и недоверие разобщили некогда дружную семью. Несколько раз Толстой собирался разводиться с женой, пытался уйти из дома и, наконец, в 82-летнем возрасте выполнил это…
Судя по всему, Левиных ждет такой же финал. Уже в самом начале совместного пути супруги разобщены: Левин развивается духовно и нравственно, но не посвящает молодую жену в свои искания, она же, вся в материальных заботах о делах насущных, попросту не знает и не понимает, о чем мыслит ее муж. Характерна одна цитата из романа, показывающая, насколько далеки Кити и Константин друг от друга: Левин размышляет о Боге, вере, добре и выводит свои «законы добра», в это время он видит жену. «При свете молнии она рассмотрела все его лицо и, увидав, что он спокоен и радостен, улыбнулась ему.
“Она понимает, — думал он, — она знает, о чем я думаю. Сказать ей или нет? Да, я скажу ей”. Но в ту минуту, как он хотел начать говорить, она заговорила тоже.
— Вот что, Костя! Сделай одолжение, — сказала она, — поди в угловую и посмотри, как Сергею Ивановичу все устроили. Мне неловко. Поставили ли новый умывальник?
— Хорошо, я пойду непременно, — сказал Левин, вставая и целуя ее.
“Нет, не надо говорить, — подумал он, когда она прошла вперед его. — Это тайна, для меня одного нужная, важная и невыразимая словами”» (выделено мной).
Итак, время поставило все на свои места. Провозглашенный писателем идеальным, патриархальный брак Левина, как и его прототипа Толстого, оказался нежизнеспособным, а браки на основе любви и равноправия, подобные союзу Вронского и Анны, получили широкое распространение и являются образцовыми в современном цивилизованном обществе.